Рейх. Воспоминания о немецком плене (1942–1945)

– Знаете, Шош, о чем я сейчас думал? После войны всех фашистов надо отправить на каторгу, в Сибирь. Заставить их работать по 16–18 часов, а хлеба давать только по 100 граммов в день.

Сегодня в Москве, вероятно, особенно торжественно проходит первомайский парад. Есть чем гордиться советскому народу. Перелом совершенно очевиден. Немцы продолжают откатываться.

На МАД только два члена гитлеровской партии: бетрибсфюрер Кишлер и магацинер (зав. складом) Ганс. Последний внешне любезен, учтив, добродушен, а по существу – скотина и змея.

На днях Ганс донес инженеру (альтшеф болен, вот уже целый месяц не ходит на фабрику), что Фриц Штайнбрешер часто беседует со мной на политические темы. Инженер Вальтер Кишлер рассказал об этом Фрицу, прося его быть осторожным.

– Будем осторожнее, камрад Георги, – предупреждает меня в свою очередь Фриц. К счастью, альтшеф болен, а то несдобровать нам обоим. Инженер же слишком католик, чтобы предать.

Когда Фриц говорит о порядочности юнгешефа, он всегда объясняет ее религиозностью, истинным католицизмом Вальтера Кишлера. Это верно, что у рядовых католиков Гитлер не в чести. Но может ли «истинный католицизм» быть барьером против предательства?

Когда подводили нас к лагерю, у ворот стояла немка-миссионерка, пытающаяся распространять среди пленяг «свет евангельской истины».

Тщетны ее старания и надежды. Среди пленяг нашего лагеря я не знаю ни одного верующего, даже ни одного колеблющегося.

Меня удивляет это обстоятельство. Тяжелые переживания, кошмар голода, муки физических и духовных истязаний, жизнь на краю смерти обычно вызывают срыв нервной системы. Человек живет как в бреду, а это лучшая почва для мистики, поповщины: откуда-то из пропасти подсознания выныривает всякая чертовщина и ведьмовщина, попавшая туда из бабушкиных сказок. Отсюда недалек путь к церкви.

Но, видимо, недаром потрудились большевики, если даже в кошмарных условиях плена наши сердца и умы закрыты для «божественного слова».

Итак, у ворот лагеря нас встретила миссионерка. Ребята, как и в прошлый раз, охотно брали у нее евангелие и учтиво благодарили.

– Данке шен, либе фрау517. Бумага пригодится для курева.

Миссионерка принимает благодарность за чистую монету. Не понимая русской речи, она искренне убеждена, что заронила в нас искру религиозного жара. Пусть себе думает.

Миссионерка узнала меня.

– Абенд, херр профессор!518

– Гутен абенд, гнедише фрау! Абер бин кайн профессор519.

– Дох, ишь вайс сешайд520.

– Об бевендел зи нихьт, – иронизирую я, – гитлербекенунгсгрус?521

– О, нет! Готт мишь ретте! Ишь бин католишь, унд Хитлер ист дер файнд дес католицизмус. Об виссен зи нет, дас Хитлер ист Антихрист? Я, херр профессор, Хитлер ист Антихрист унд Сталин аух Антихрист522.

Сашу Сизенцова за саботаж отправили в гештапо. В последнее время он действовал слишком открыто.

Хороший он парень. Жаль, если погибнет.

Принесли мне ребята американскую листовку-брошюру с фотографиями.

Авторы сопоставляют ход обеих мировых войн: слева даны боевые эпизоды 1914–1918 гг., справа – наших дней.

По мнению авторов, обе войны протекают аналогично: сначала немцы успешно наступают, захватывая огромные территории; затем они останавливаются и война из маневренной превращается в позиционную; потом их выбрасывают за рубеж и приканчивают.

Каким же будет конец текущей войны?

Ответ дан на предпоследней и последней страницах. Изображен Гитлер с разинутой пастью, а ниже, под ним, слова: «Вильгельм523 сложил оружие без пяти минут двенадцать. Я не капитулирую даже в пять минут первого».

На последней странице башенные часы: стрелка неудержимо движется, приближаясь к двенадцати часам.

Я больше не грузчик, а слесарь. Не жалуюсь: здесь легче маскироваться. Зажмешь в тиски круг для картофелечистки, схватишь напильник и стоишь. Появится на горизонте шеф, инженер или мастер – делаешь вид, что усердно трудишься. Весь день проходит так: час стою около тисков, два в аборте. Потом снова та же карусель.