Рейс

— Я и пишу книгу, почти как готовый сценарий. Короткие жесткие сцены. Предложения в одно, два, максимум три слова. Как у Хемингуэя. Как одиночные выстрелы и отрывистые очереди. Одна сцена цепляет за другую. Ни единого провисания. В каждой главе, в конце, мостик в следующую. Понимаете для чего? Правильно! Чтобы книгу отложить невозможно было. Чтобы ночь напролет. Каждая новая глава кончается на полустоне, на полувздохе. Зависает между жизнью и смертью. И боже упаси, никакой толстовщины с игрушечной войной аристократов. Никаких черных лосин и белых плюмажей. Кровь, пот и слезы. И интрига! Интрига до самого конца. И, конечно, культура эпизода, черт побери. Каждая, даже самая мельчайшая, казалось бы, не имеющая отношения к сюжету деталь должна быть выпуклой, выверенной, предельно реалистичной. Чтобы читатель видел картинку, как в три-дэ! И в то же время ощущать себя в романе, как в лабиринте. Он не должен угадывать ни одного следующего хода.

— Здорово, — вяло согласился Алехин и вдруг неожиданно для себя добавил: — Вот вы сказали — «спальный район». А дом-то у вас, у девушки этой — частный, маленький. Это больше на частный сектор похоже.

— Замечательно! — с готовностью подхватил писатель, радуясь хоть какой-то реакции на еще не написанный шедевр. — Конечно, частный сектор! Это ж не Москва. Хватил я со спальным районом. Конечно, частный! Какой вы молодец, Жданов! Как я рад, что вы с нами едете! То есть я с вами!

В этот момент Рыбников, который никак не участвовал в беседе и даже не прислушивался к ней, сбавил скорость. Они проезжали через поселок городского типа Куйбышево Ростовской области. Хотели остановиться у магазина, купить воды, но перед входом на улице стояли и сидели на корточках человек пятьдесят кавказцев. Как на картинке из телевизора — в камуфляже, обвешанные оружием, многие с бородами. «Как по Чечне едем», — подумал Алехин.

— У выходцев с Кавказа есть привычка провожать взглядом каждую женщину, лошадь и автомобиль, — писатель тоже перешел на другую тему. — Это ведь исторически в них заложено. Кого похитить и что украсть? Вот так ведь и будут вдоль дороги, как стервятники, весь день на корточках сидеть, пока жертва не появится. Неистребимая, столетиями выработанная привычка. Такой, образно выражаясь, дух гор.

— Это курбановцы из чеченского батальона «Юг», — впервые вступил в разговор Рыбников. — Бывшие бандиты, бородачи-головорезы. Я в прошлую командировку шел с одним таким по тропинке вокруг террикона в Счастье. Я впереди, а курбановец за мной. Мне его в охранники при́дали. Вот он мне вдруг и говорит: «Брат, можно, я впереди пойду?» Я интересуюсь, типа, почему. А он как выдаст: «Я, как перед собой чью спину долго вижу, хочу кинжала воткнуть, брат». Вот так мы с ним погуляли. Кинжала, б…дь, воткнуть! А ведь точно, мог бы зарезать, дикарь хренов. Глазом бы не моргнул.

По городку Рыбников ехал медленно, осторожно и поэтому мог участвовать в разговоре, точнее, вставить что-то свое в монолог за спиной.

— Именно! — подхватил, словно подсказку, Захаров. — Их нельзя переделать. Воевать с ними — себе в убыток! «России от Кавказа одно беспокойство», — говаривал в свое время наш славный генерал-лейтенант Ермолов, Алексей Петрович. А он-то знал, что говорил. Не зря пол-Кавказа пожег! Эх, красиво Михаил Юрьевич, подлец, это описáл! — и, потрясая сжатым кулаком, писатель продекламировал:

Ура — и смолкло. — Вон кинжалы,В приклады! — и пошла резня.

И два часа в струях потокаБой длился. Резались жестоко,Как звери, молча, с грудью грудь,Ручей телами запрудили.

Хотел воды я зачерпнуть…(И зной и битва утомилиМеня), но мутная волнаБыла тепла, была красна.

— И только Барятинский, — продолжил писатель уже прозой, — Александр Иванович, царствие ему небесное и поклоны земные от всех россиян, князь, что пленил неуловимого Шамиля, придумал, как использовать деструктивную энергию диких горцев в интересах государства Российского! Очень просто! Нанимать на воинскую службу!