Рейс туда и обратно

...Резкий толчок, тяжкое сотрясение корпуса. Русов сорвался с диванчика, кинулся в ходовую рубку, прильнул к стеклу окна. Вся палуба танкера, от полубака до ходовой рубки, скрылась в кипящей воде. Приняв на себя сотни тонн воды, танкер медленно, мучительно трудно освобождался от нее. Вот из пенных водоворотов показалась якорная лебедка, потом и весь полубак. С водопадным громом вода сливалась в океан, бурлила на палубе, с всхлипами и рокотом устремлялась в шпигаты, перехлестывала через фальшборта.

— Как дела? — спросил Русов и растер лицо ладонями.

— Через час закончим перекачку топлива. С «Коряка» передали, что операция прошла хорошо... — Куликов чуть помедлил и добавил: — Заглядывал к капитану. Спит. Одеяло на палубе... гм, накрыл, подоткнул одеяло под матрац. Да и вы, чиф, идите в штурманскую. Если что, толкну.

— Жора! Кулик, слышишь меня? — наполнил рубку знакомый боцманский басок. — Эти чертовы рыболовы опять свой трос послабляют. Не выдержит ведь наш, лопнет! Пропесочь-ка их как следует.

— «Коряк», «Коряк», ну что же вы опять свой трос ослабляете?! — нагнав в голос суровости, вызвал на переговоры рыбаков Жора. — «Коряк», это же самое настоящее безобразие!..

— Да мы не послабляем трос, — спокойно, чуть помедлив, отозвался траулер. — Гиблые у нас веревки. Старые, упругость давно потеряли, да.

— Потеряли! — вскричал Жора. — А если наш трос не выдержит?!

— Выдержит ваш трос, «Пассат», он же у вас новый.

Опять страшный рывок. Да что они там?!

— Дай-ка мне, — попросил Русов. Откашлялся, сказал: — Капитан, мы держим скорость три узла, взгляните, а что у вас?

— Гм, и у нас около трех.

— Вот видите: «около»! Мы вас просто тащим за собой, а ведь вы должны подрабатывать. «Коряк», я прекращу подачу топлива, веревок не жаль — шланг порвем.

— Вы этого не сделаете, «Пассат», — все так же спокойно отозвался траулер. Тяжелый вздох. Щелчок зажигалки. Наверно, тоже смолит сигарету за сигаретой. — А веревки...

— Э, да вы там еще и курите? Хотите, чтобы мы все взлетели на...

— Вас понял, «Пассат». Уже не курю. Прибавил обороты.

— Благодарю вас, «Коряк». Чертова «Элла»... Но будем надеяться, что все завершится благополучно. Вряд ли за час-полтора ураган наберется полных сил.

— Будем надеяться, «Пассат». Да.

Русов выключил переговорное устройство, прислушался: точно прибавили оборотов, ослабли рывки. Взглянул на Жору, и тот воскликнул:

— Веревки у них старые! У всех старые. С кем ни будем работать, все будут петь эту песенку. Вот что: надо кинуть РДО[1] в рыбкину контору, пускай-ка прижучат этих «коряков»!

— Не торопись с жалобами, — остановил штурмана Русов. — Действительно, старые у них тросы, снабжение у рыбачков, Жора, хуже, чем у нас. Ну куда ты все торопишься? На вахту бы так.

— Жить тороплюсь! — засмеялся Куликов. — Иди те, чиф, в рубку.

Русов окинул Жору взглядом.

Стоять на месте штурман не мог, все бегал по рубке взад-вперед. Записи делает в вахтенном журнале, приплясывает. Обедает, будто в соревнованиях участвует. Заводной парень этот Жора!

Русов вернулся в штурманскую, вжался в угол дивана. Кажется, они упредили «Эллу».

Теперь бы доктора благополучно переправить с «Коряка» на танкер. И все будет хорошо, хотя... хотя впереди еще десять бункеровок, и, даже если «Элла» успокоится, будут другие скверные, бурные погоды, случайно, что ли, широты эти именуются «ревущими»?.. Но это будет потом, а сейчас... Что сейчас? О чем он?..

В то предвоенное лето он день за днем считал, когда ему исполнится двенадцать. «Рожь вызреет, уберем ее, как раз и твой денек рождения грянет, — говорил, вытирая тряпкой руки, отец. «Фордзон» был старым, хлипким. Постоянно «летели» какие-то детали, и отец с утра и до вечера возился в сарае, где обитал трактор. И подмигивал Коле: — Сбегай-ка, сынку, в поле, глянь, как там оно, наше маленькое, золотое море? Торопи рожь. Пускай быстрее зреет. А как вызреет — глубокие волны пойдут по нему. А знаешь, почему глубокие? Колос утяжелеет, всколыхнет его ветерок, вот рожь и заколеблется тяжко и глубоко, словно море штормливое». Теплый, легкий ветерок душистыми потоками плыл над полем. Золотилось зерно, набухало, но было еще легким, не всколыхивалось поле, а лишь мягкая рябь пробегала по нему, но все равно было оно похоже на море, не очень большое и не золотое пока, а зеленое море. Июнь был. Солнечный, теплый, мирный месяц июнь...