Рейс туда и обратно

Утро. Конец вахте. Да вот и алая полоска расплеснулась по горизонту. Жорик уже, наверное, поднялся из койки. Торопится. Пританцовывает от нетерпения побыстрее подняться в ходовую рубку. И все делает сразу: надевает рубаху, сует в рот зубную щетку, нашаривает ногой ботинок. Вот-вот и послышатся его быстрые шаги по трапу, конечно же, минут на пятнадцать раньше, чем нужно, прибежит. Вот и хорошо...

— Благодарю всех за вахту, — сказал Русов. Подошел к Мухину, хлопнул его по плечу. — Молодец, Шурик. Отлично вел танкер.

— Спасибо. — Матрос порозовел от удовольствия. Кашлянул. Сказал, как бы между прочим: — Пойду-ка помогу Дмитричу.

— Что? Да, иди помоги, Шура. Сделай человеку приятное.

Стук дверей. Топот ног по трапу, ведущему на верхней, пеленгаторный мостик. По утрам там занималась группа боксеров, которую тренировал любитель природы Валентин Серегин. Запах манной каши. Ну, кок, погоди! Русов делал записи в вахтенном журнале и чутко ловил звуки просыпающегося судна. Отступали ночные волнения. Да вот и Жора. Ого, лишь на три минуты опоздал. Свежий, розовый, деятельный. Оттиск пуговицы на щеке. Вот и дверь капитанской каюты распахнулась, Русов обернулся, протянул руку. Капитан был тщательно побрит, в свежей рубашке и галстуке. Строгий и сосредоточенный, он прошел в ходовую рубку, а Жора, облокотившись рядом с Русовым о штурманский стол, сказал:

— Кэп-то наш как огурчик... Все опасности позади...

— Жора, и осуждать спешишь. — Русов поставил свою подпись, подвинул журнал Куликову. Спросил: — Как спалось?

— Отлично, старпом. Но действительно, то жалобы на ужасные головные боли, то...

— И всегда спишь хорошо?

— Всегда. Правда, иногда вдруг приснится, как однажды на моей вахте в тумане чуть на финский лесовоз не «наехали». Просыпаюсь: весь в поту. А сердце: бум-бум-бум!

— Вот видишь, мой юный, торопливый критик: «бум-бум-бум». А наш капитан уже тридцать лет пашет соленую воду. Сколько в его жизни было разных отчаянных ситуаций? И, думаю, не проходит ночи, чтобы не приснилось что-нибудь страшное, случившееся когда-то... Вот и у меня все чаще сон рушится, а потом голова будто лопается от боли... Ты все понял? Спокойной тебе вахты.

Спал Русов скверно. Вроде бы спал, а вроде бы и не спал, слышал все звуки и голоса, что доносились из коридоров и помещений танкера. Скрежетал металл о металл, боцман со своими парнями «ошкрябывал» порыжевшее от ржавчины железо, хрипло покрикивал: «Шурка, это ошкрябка? Ты не чеши, не щекоти танкер, ты сдирай с него старую шкуру!» И конечно же, яростные протесты Серегина слышались: «Куда мусор за борт валите? Боцман, ошкрябанную краску положено сжигать, а не в океан бросать. Что-о? Сам ты!.. Конечно, докладную напишу». И жалобный голос кока нет-нет да и вплетался в эту симфонию: «Восемь тарелок о палубу: бемц! И вдребезги... С консервных банок скоро есть будем».

Музыка из соседней, стармеха каюты слышна была и жесткое шарканье веника в коридоре, чьи-то быстрые шаги, смех, зов: «Тимоха, ходь до каюты, ходь...» И женщины снились Русову, вторгались в эти шумы и звуки судовой жизни, будто из океанских глубин выплывали, легкие и нежные. Женщины начинали досаждать в снах в первый же месяц плавания. И вот опять. Входит в каюту, останавливается возле койки и, обхватив себя руками, плавно качнув бедрами, сволакивает комбинашку. Русов просыпался, пил воду и снова валился в койку. Он крепко смыкал веки, отгонял волнующее видение и жаждал, чтобы женщина вновь пришла, вновь потянула с себя кружевную рубашку. В этот тяжелый, утренний, совершенно не освеживший Русова сон приходила одна и та же женщина. Смуглая, черноволосая, зеленоглазая... Кто такая? Из каких широт приплыла в его сон?

Покинутое командой судно обнаружилось на вахте второго помощника капитана. Русов гладил рубашку, когда в каюту ворвался восторженный Жора и сообщил ему об этом. И сказал, что капитан просил подняться в рубку, посоветоваться надо, что делать. «Что делать! Посоветоваться... — складывая рубашку, думал Русов. — Что тут советоваться? Коль обнаружилось в океане судно, надо высадить на его борт группу и проверить, нет ли там людей. Капитан обязан немедленно принять такое решение без всяких совещаний. Опять неуверенность в действиях, излишняя осторожность, нежелание идти на риск...»

Русов поглядел в иллюминатор. Волны были гладкими, длинными, но высокими. Высаживаться при таких волнах на покинутый теплоход будет не очень-то просто. И, одеваясь уже, застегивая пуговицы куртки, прикидывал, кого взять с собой. Он не размышлял, кто пойдет командиром шлюпки, ибо знал: ему надо. Второй помощник Волошин хоть и опытен, но рыхл, тяжел, неловок, а там придется по штормтрапу на высокий борт карабкаться. Жорка, наоборот, неопытен, тороплив, слишком эмоционален, да и капитан наверняка ему не разрешит.