Рейволюция. Как это было на самом деле

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): В 1993 году по странному стечению обстоятельств мне достались ключи от атомного реактора. Я не очень понимал, как это можно использовать, но в моем окружении были люди, которые сразу сказали: “Никита, сюда надо тащить электронику!”

Сам я в то время слушал совсем другую музыку. У меня был гранжевый период и совершенно другое настроение. И вообще электронная музыка была тогда совсем в зачаточном состоянии. Но нужна была радикальная смена музыкального формата, а электроника никого не могла оставить равнодушным. Я помню, был момент, когда почувствовал, что стою у истоков чего-то нового, какой-то музыкальной революции, да еще и с ключами от атомного реактора в кармане.

На самом деле до этого мы тусили в этой крымской деревне уже лет десять. Я пытался проводить здесь соревнования по виндсерфингу. Приезжали спортсмены, катались на досках… Тогда я коллекционировал хороших людей. И наступил момент, когда я понял, что если кого-то сюда приглашаю, то должен продумать, чем эти люди будут заниматься. Должен обеспечить им возможность досуга. Я купил звук, свет. Ну и повесил на себя кучу обязательств: общение с официальными структурами, с бандитскими формированиями и все остальное, чтобы оградить людей от всей этой херни. Я уже почувствовал, что в ответе за них.

В первый раз всем было безумно хорошо. Это было мероприятие совсем другого размера – не такое, как сейчас. Серферов было не очень много, но все знали друг друга по именам. Первый раз настолько мне понравился, что я не бросил, а стал заниматься “Казантипом” и дальше. Это ведь очень заразная вещь… Когда ты эту энергию чувствуешь, когда ты ею управляешь… Бросить невозможно! Это вам любой владелец клуба, любой промоутер и диск-жокей скажет. Никогда не променяешь это ощущение. Страшная зараза!

DJ Фонарь (Володя Фонарев):

Впервые я попал на реактор в 1997 году. У меня было ощущение, будто я оказался внутри кинофильма “Чужие”. Совершенно футуристический дизайн! Неимоверные декорации, здание стоимостью в миллионы долларов с такими потолками, что гигантский воздушный шар свободно парил под потолком этого здания. Все очень огромное и при этом совершенно недостроенное. В любой момент ты мог сломать себе шею. Отовсюду торчали прутья и металлические штыри… Очень много людей переломалось. Это ведь настоящая атомная электростанция. Ее начали строить в 1980-х, а потом СССР развалился, и все бросили. Но при этом реактор так и остался там, внутри.

В наш самый первый приезд на “Казантип” шли жуткие ливни. Мы еле добрались. А потом машина подъезжает, и я понимаю, что реактор – это такой гигантский живой организм. Живущее своей отдельной жизнью существо размером со все это здание. Наверное, все это чувствовали, потому что насчет реактора бродило огромное количество легенд: и космические тарелки сюда прилетают, и мертвецы от радиации по ночам встают… Все это, конечно, очень подходило для электронной музыки. У меня в жизни вообще было всего два таких серьезных впечатления: “Love-parade” в Берлине, когда мы с DJ Грувом играли для полутора миллионов человек, и “Казантип”.

Никита Маршунок (основатель фестиваля “Казантип”): Сейчас ветераны движения, как пенсионеры на лавочке, с тоской вспоминают те первые вечеринки. Им бы показать вживую то, о чем они тоскуют: бандиты, чудовищная аппаратура, бесконечные ментовские рейды… (Смеется.)

Крым на тот момент был такой украинской Сицилией. Очень жесткая территория. Тогда в Крыму людей убивали за сто долларов. Закапывали в лимане – и все. А мы приехали, привезли кучу аппаратуры, кучу всего и стали делать праздник с абсолютно бесплатным входом. Жители не понимали: зачем?! Никто не мог понять, в чем же здесь подвох?

Знаешь, есть такое понятие: крымский менталитет. С одной стороны, этим людям можно позавидовать – они живут в замечательном месте, на берегу моря. Но с другой стороны, в Крыму люди живут всего два месяца в году. И за эти два месяца они, несчастные, должны заработать денег. Поэтому в эти два месяца для них ничего святого не существует. Ничего, кроме денег, у них в глазах увидеть невозможно. В межсезонье с ними можно говорить о чем угодно. Они – прекрасные и вдумчивые люди. Но в сезон они становятся исчадиями ада. И все эти люди пытались узнать, зачем я всем этим занимаюсь?

Как-то, сидя на допросе в кабинете одного полковника милиции, мы незаметно перешли на “ты”. Он спрашивает: “Никита, ну скажи честно, для чего ты все это делаешь?”

Я говорю: “Знаешь, я, в общем-то, ничего другого не умею. Вот почему ты сидишь в этом кресле и задаешь мне вопросы? Вот и я тоже – ничего другого не умею, поэтому этим и занимаюсь!”