Река надежды

Во многих местах берега поросли густым ивняком, среди которого поблескивали черные глазки мускусных крыс. Порой берега становились каменистыми: несколько тысяч лет назад здесь прошел ледник, оставив по себе память в форме гигантских, по человеческим меркам, каменных глыб. Иногда пейзаж напоминал Александеру его родную Шотландию и в сердце просыпалась щемящая тоска.

Тридцать шесть волоков, иные из которых были короткими, а иные – длинными и изматывающе трудными, отделяли побережье Лашин от Гран-Портажа. Как только путь вояжерам преграждали пороги, приходилось останавливаться и осторожно выгружать из лодок всю поклажу. Идти часто приходилось по воде, поэтому люди снимали митассы и мокасины и оставались в рубашках и коротких набедренных повязках-брайе, представлявших собой полотнище из холста или выделанной кожи, которым обматывали ноги и закрепляли поясом на талии. Глядя на полураздетых товарищей, Александер не раз вспоминал о килте. Сейчас эта часть традиционного костюма горцев ему очень пригодилась бы, да и вид у килта намного приличнее…

Переносить груз по реке или вдоль нее в повязках было удобнее, но при этом больше возможностей добраться до живого тела было и у комаров. В перерыве между двумя атаками кровожадных насекомых Александер взваливал себе на плечи один или два тюка весом по девяносто фунтов каждый и накидывал на лоб кожаный ремешок под названием томлан, который помогал удерживать груз в правильном положении. Согнувшись под тяжестью тюка, словно бы волоча на плечах все невзгоды этого мира, он шел по узкой тропинке через участки, кое-где каменистые, а кое-где болотистые, к тому месту, где можно было сбросить поклажу и спустить лодки на воду. Иногда кто-нибудь из вояжеров на спор или просто, чтобы показать свою удаль, переносил за один раз еще больший вес. Шелдон Килпретин по прозвищу Ирландец превзошел всех, когда пронес груз весом в двести пятьдесят фунтов через волок Гран-Калюмэ!

Невероятные усилия, которых требовало перетаскивание груза, не давали Александеру замерзнуть. Прежде чем снова сесть в лодку, он обливался ледяной водой, и это придавало сил. Вояжеры рассаживались по местам, и их весла вспенивали воду в ритме народных песенок «A la claire fontaine»[57] и «C’est l’aviron qui nous mène»[58]

.

Был еще один способ преодоления речных порогов, менее трудоемкий: к носу лодки привязывали веревку и вели ее вверх по течению. Разумеется, ударов о подводные камни было не избежать, как бы «ведущий» ни старался. Приходилось делать остановку и латать пробоины с помощью ватапа[59] и сосновой смолы, которую плавили на огне факелов.

Если же пороги казались не слишком страшными, вояжеры делали судьбе вызов: прочитав короткую молитву, они решительно бросались в бой. Разъяренная река ворчала в своем ложе, заглушая все звуки окружающего мира, но каждый из гребцов отчетливо слышал биение собственного сердца, почти такое же громкое, как пульс потока.

Река в своем гневе плевалась, насмехалась над неудачным ударом весла, издевалась, слепя белой пеной, жестоко сотрясала каноэ и грозила в любой миг проглотить их. Промокшим до нитки вояжерам приходилось удваивать усилия и грести еще осторожнее, чтобы не натолкнуться на подводный камень и не пропороть дно. Невзирая на все это, вояжеры упрямо вели свои суденышки по беснующимся водам, и в конце концов побеждали, какой бы неукротимой река себя ни воображала.

Выдержка, которую они демонстрировали, и их старания как можно скорее добраться к цели, вознаграждались с наступлением ночи, когда они устраивались на ночлег. На берегу наскоро разбивали лагерь, зажигались факелы. Несколько человек осматривали и при необходимости чинили тонкие берестяные бока лодок. Вскоре над берегом, заглушая запах пота, разносился аромат гороховой или маисовой каши, сдобренной свининой или же топленым свиным салом.

Почти не чувствуя натруженной спины, шеи и рук, Александер садился возле дерева выкурить трубку или глотнуть рома. Иногда Голландец приходил получить очередной урок чтения по-английски, однако занятия становились все короче: больше времени уходило на беседы. О спрятанном золоте в них ни разу не упоминалось. Александеру казалось, что это к лучшему. Позже вечером он с удовольствием слушал товарищей, которые по очереди описывали свои приключения или рассказывали легенды, от которых кровь стыла в жилах.

– …его черные как уголь глаза вспыхнули, когда он впился в мясо зубами!

В тишине звучал голос Призрака, к которому члены отряда относились с почти религиозным почтением.

– Да, это было страшно! Крики индейцев в ночи были похожи на вой стаи волков. Их обуяло безумие. Они танцевали, извивались, пели и развратничали! Настоящая оргия! Дьявольское видение!

– О!

Призрак оправдывал свое прозвище. Александер узнал, что Эбер Шамар пятнадцать лет путешествует по здешнему краю вояжером и как-то даже попал в плен к «хранителям огня» – индейцам онондага. Все тело у него было в шрамах от пыток.