Река твоих отцов

Николай Павлович сидел задумавшись. Его беспокоило, как он будет работать в таежном поселке среди незнакомых людей, которые еще верны своим древним диким обычаям. Скорей всего они не поверят, что новые учителя решили надолго поселиться в Уське-Орочской.

Вчера, когда он ужинал с Еменкой, тот не слишком охотно рассказывал о делах в стойбище. А когда Николай Павлович спросил, может ли он, Еменка, читать и писать, ороч посмотрел на Сидорова удивленными глазами.

— Это детишкам учиться надо. А нам, пожилым людям, зачем? Стрелять лесного зверя — грамоты не надо. А наш брат ороч все время в тайге, на охоте.

— Неужели среди ваших людей нет ни одного грамотного?

Подумав, Еменка сказал:

— Тихон Акунка мало-мало знает.

— Кто же учил его, Тихона?

— Когда в Уське почту открыли, туда русская девушка приехала. Настей звать ее. Она и учила.

— Значит, у ваших людей есть желание учиться?

— Кто захочет, а кто не захочет…

— Ну, а вы, Николай Петрович, хотите?

Еменка промолчал.

«Что ж, утром мы будем заниматься с детьми, а вечером — со взрослыми», — думал Сидоров.

И, вспомнив, что большинство мальчишек разбежалось по охотничьим становьям, решил, что сразу же, как только приедет, отправится в тайгу и соберет ребят в школу. Николай Павлович понимал, что нелегкое это будет дело, что иных калачом туда не заманишь, но именно с этого, как ему казалось, и следует начинать.

Сидоровы ужаснулись, когда в сумерках Еменка подогнал сани к ветхой завалившейся избушке и объявил:

— Это, однако, школа будет!

Внутри помещение выглядело еще хуже. Один-единственный класс был разделен фанерной перегородкой. Вместо печи здесь стояла железная бочка из-под нефти с закопченной трубой. Труба была без заслонки. Стены в классе, парты, стол, доска покрыты толстым слоем сажи. Бочку давно не топили. Около нее на полу стояло ведро со льдом и небольшой обледеневший чайник. А в потолке, куда выходила железная труба, сквозило небо.

Сидоровы заняли крохотную комнату по соседству с классом. Здесь тоже стояла железная бочка. Вся она обледенела. Валентина Федоровна постучала по ней кулаком, внутри что-то загрохотало, посыпалось.

Орочки, пришедшие взглянуть на новых учителей, молчали.

— Ну что же, возьмемся за уборку, — сохраняя спокойствие, сказала Валентина Федоровна. — Я думаю, вы поможете привести в порядок помещение.

Женщины нерешительно потоптались и стали тесниться к выходу.

В это время дверь резко открылась и вошел ороч, небольшого роста, коренастый, очень подвижный, с давно небритым скуластым лицом и черными глазами, глядевшими исподлобья. Прежде чем поздороваться с Сидоровым и его женой, он тут же у порога скинул с себя меховую полудошку, шапку-ушанку и, оставшись, несмотря на жуткий холод, в сатиновой сорочке, сказал бодрым голосом:

— Сейчас буду дело делать! — И, только теперь вспомнив, что не успел назвать себя, произнес громко: — Я, однако, Тихон Акунка буду.

— Здравствуйте, товарищ Акунка, — протянул ему руку учитель и назвал себя и жену. — Рад познакомиться с вами.

— Пускай, чего там! — И стукнул по бочке: — Сейчас, однако, топить будем.

С этими словами он выбежал во двор и через несколько минут вернулся с большой охапкой березовых дров. Надрав немного бересты, сунул ее в бочку, поджег, а когда береста загорелась, положил на огонь несколько тонких поленьев.

Когда железная бочка накалилась докрасна, со стен потекла вода. Дым из покосившейся трубы почти не выходил наружу, оставался в комнате. Стало трудно дышать. Заплакал ребенок.

— Нет, ему тут не годится, — спохватился Тихон. — Ты, Валентина Федоровна, ко мне в дом неси его. — И, распахнув двери, показал на небольшой бревенчатый дом напротив: — Там ему теплей будет…

Тихон помог Сидорову заделать отверстие в крыше. Потом они смели в одну кучу мусор и на листе фанеры вынесли из помещения.

— Ну, а теперь согреем чай, посидим, побеседуем, — предложил Николай Павлович.

— Посидим, чего там, — согласился Тихон и закурил трубку. — Завтра Михаил Намунка из тайги придет, с ним решим, что дальше тебе делать.

— А кто он, Намунка?

— Председатель сельсовета будет.

Когда вода в чайнике закипела, Николай Павлович бросил туда несколько щепоток чаю, достал из корзины фарфоровые чашки, сахар, хлеб, банку мясных консервов.

— Ты у нас гость, Николай Павлович, — засмеялся Тихон, поставив на ладонь чашку и отхлебывая горячего чаю, — нам тебя угощать надо…

— Ничего, Тихон Иванович, обживемся — к вам в гости приду.

— Давай, чего там. Наш брат ороч гостю всегда рад…

До позднего вечера они сидели у огня, и Николай Павлович слушал рассказ Тихона о его лесном народе. Перед русским учителем прошла вся жизнь орочей, их долгие кочевки по берегам таежных рек, их большие беды и маленькие радости, их древние обычаи и поверья.