Река вечности

– "И восстанет царь могущественный, который будет владычествовать с великою властью, и будет действовать по своей воле".

– Я и есть царь могущественный, – сказал Александр, – действующий по своей воле. И я разбил царя Персии. Видать, не врали твои пророки.

Ионафан не ответил. Александр тоже некоторое время молчал, глядя учителю закона прямо в глаза. Тот взгляда не отводил.

– Утром ты станешь свидетелем моего суда, – наконец нарушил молчание царь, – если невиновность твоих людей будет доказана, вы получите возмещение ущерба золотом. И за побитых людей, и за скотину, и за сожжённые дома. Если же нет, довольно с вас наказания.

Александр повернулся к Птолемею.

– Лагерь укрепить, посты усилить.

– А если эти попытаются ночью напасть? – кивнул Птолемей в сторону группы иудеев, окружённых частоколом копий гипаспистов.

Александр посмотрел на них, прищурившись.

– Отпустите. Эти не попытаются.

Царь повернулся и пошёл прочь. Клит злобно взглянул на Ионафана и последовал за Александром.

– Что делать, Элиазар? Они жгут, грабят, убивают от самого моря Галилейского! Их многие тысячи, а нас всего два десятка. Как нам свершить месть?

Элиазар, кузнец из селения Арабата, сожжённого Александром четыре дня назад, оторвался от созерцания македонского лагеря и повернулся к своим воинам, вчерашним пастухам и землепашцам.

– Надо отсечь голову и тело рухнет само. У нас есть их одежда, шлемы и щиты. Иаир, Давид, пойдёте со мной. Когда они совсем угомонятся...

– Это безумие, Элиазар! Ты и на сто шагов не подберёшься к их царю!

– Посмотрим, – отрезал кузнец.

В эту ночь Александр долго не мог заснуть. К ночи набежали тучи, налетел шквал. Он долго испытывал на прочность шатёр. Далеко на западе Зевс потрясал своим перуном. Плясали молнии. Раскаты гнева Громовержца медленно приближались, становясь все страшнее. Александр пытался отвлечься от мятущихся путаных мыслей чтением Илиады, но и это испытанное средство не помогало. Только глаза натрудил.

Он погасил масляную лампу, но света не убавилось – зарницы разыгрались так яростно, что стало светло, как днём. Вспышки молний сливались в одну, грохот катился с гневающихся небес нескончаемым потоком.

Александр лежал в постели, и ему казалось, что над ним не колеблющийся на ветру купол шатра, а океан света, ослепительное в своей невероятной, невозможной белизне, небо богов.

– Какой знак ты подаёшь мне, Отец мой? – прошептал царь.

Нет, не Филиппа поминал тот, чья страшная тень восставала сейчас, дотягиваясь до самых отдалённых уголков Азии, облечённая плотью имени – Искандер Зулькарнейн, Проклинаемый людьми. Давно не Филиппа... Человек, кому Александр обязан всем, властью, непобедимой армией и, разумеется, самой жизнью, сгинул в мрачном багровом сумраке Аида. Без следа.

"Не от Филиппа я родила тебя", – долетел из бездны пространства и времени голос матери.

Он видел сон. Зал, освещенный сотнями факелов, украшенный гирляндами цветов. Свадьба Филиппа, царя Македонии. Кругом полно людей, они веселятся, пьют вино, поют песни. Высокий, мощного сложения человек, встаёт с ложа, поднимает кубок для здравницы:

"Македоняне, просите богов благословить чрево вашей новой царицы и подарить стране законного наследника престола!"

Вспышка!

"А меня ты считаешь незаконным, негодяй?!"

Тяжёлый золотой кубок летит в ненавистное лицо.

Чернобородый богато одетый одноглазый хромец, только что благодушно принимавший поздравления, вскакивает с пиршественного ложа со сведённым от ярости лицом.

"Немедленно извинись перед Атталом! Извинись перед родственником!"

"Он мне не родственник!"

"Ты... змеиное отродье! Убью!"

Чернобородый выхватывает меч, бросается вперёд, но, запутавшись в полах одежды, падает на пол.

"Смотрите, друзья, мой отец хочет идти в Азию, а не может дойти от стола до стола!"

Одноглазый суровый бородач, стоящий у постели, ухмыляется: "Кажется, твой отец, Александр, сам Зевс. Зачем тебе двое отцов?"

Отец не один. Вокруг стоят тени. Их лица едва различимы, но он узнаёт: Парменион, Филота, Клит, Каллисфен...

Почему они здесь?

"Ты убил их".

"Нет! Это ложь! Они живы! Парменион и Филота в Тире, как и Каллисфен. А Клит, мой верный Клит здесь, со мной. Он всегда рядом со мной в бою, мой щит!"

"Ты убил их", – повторяет Филипп, – "как и меня..."

"Нет! Я невиновен! Отец, я невиновен в твоей смерти, я покарал твоих убийц. Всех до одного!"

"И все же ты убил меня Александр. Сын Зевса..."

Лицо Филиппа искажает гримаса. Словно сотканное из дыма, оно плывёт, гонимое лёгким ветерком, растекается в пространстве, тает без следа.

Ветер. Откуда здесь ветер, в этой душной каменной могиле? Приводимое в движение рабом массивное опахало с вышитым золотом человекоорлом, знаменем персидских царей, мерно раскачивалось над царской постелью. Александр протянул руку к человекоорлу, попытался приподняться, но даже на это движение не было сил.

– Отец... не оставляй меня, – еле слышно прошептал царь, проваливаясь в забытье.

– Кого он призывает, Зевса-Амона или Филиппа? – негромко спросил чей-то голос.

– Помалкивай, пока голову не сняли.

Кто это? Птолемей?