- Где подслушал? - посмотрела на него придирчиво Ольга, вот уж от кого не ожидала. Алик должен знать.
- В ресторане, в театре, на прогулке, в любом посещаемом месте, где собираются титулованные особы.
- А если ты должен разговаривать?
- А я еще никак не представлен, - улыбнулся ей Алик, - поэтому я буду молчать, ходить и делать вид, что мне все нравиться или делать вид, что я ищу кого-то.
- И сколько ты так протянешь? Вы что-нибудь запомнили? - Смотрела она при этом только на него.
Алик улыбнулся ей игриво, мило.
- Фройляйн Хельга, вы слишком серьезны, как всегда. Если вы будете так переживать за нас, наживете невроз, - сказал он.
- А я могу вальс танцевать, а у вас фрой-ляйн, - Дмитрий протянул слово, - не получается.
- Я буду танцевать с вами, - возразила она.
- Вы оттопчете нам ноги, выведете нас из строя и что потом? Если вы будете так надувать губы и делать непреступный вид, то распугаете всех кавалеров.
- Я думаю, что нам будет не до танцев. Мы не попали в расчетный режим.
- А вот об этом в поезде говорить не следует, - заботливо поправил ее Алик. - Расчетный режим вообще не ваша забота, вы, фройляйн, - стажер. Наблюдайте жизнь.
Он отобрал у нее книжечку и сунул себе во внутренний карман. Ольга посмотрела с протестом.
- Переучитесь. Потом не вспомните то, что необходимо. Доверяйте своим естественным движениям души. Да-да, - заверил он.
С бородой и усами он выглядел старше, серьезнее, как-то основательно. Ему шел этот образ, он органично вписывался в обстановку этого времени. На первый взгляд его можно было принять за, как тут считалось, аристократа. В его глазах после свадьбы появилась какая-то искорка. Он был спокоен, производил доброе впечатление на людей.
Ольга смирилась с утратой книжки, умолкла и осмотрела придирчивым взглядом еще двоих спутников. Взгляд ее скользил с Дмитрия на Игоря и обратно. Дмитрий тоже отпустил усы и бородку, а на лице Игоря были только усы. Над своей бородкой он хохотал, при каждом взгляде в зеркало, поэтому Дмитрий по его просьбе стал личным цирюльником. Над последним словом они хохотали уже вдвоем. Дмитрий даже пытался петь какую-то арию, какого-то цирюльника. Они оба забавлялись, как мальчишки, поэтому она не могла решить вписываются ли они в обстановку. Если бы не ухмылялись всю дорогу, не отпускали шуточки, не коверкали язык, то есть, если бы помалкивали, то в ее глазах достигли бы половины той высоты, на какую она только что возвела Алика. Как же Эл повезло! Она ехала в другом вагоне.
Она продолжила свое критическое занятие. Дмитрия с бородой она помнила еще со времен войны, но там, в космосе, его ленивый отказ от удаления волос с лица выглядел прихотью, шуточкой. Здесь, в этой эпохе, как она могла заметить, борода - обычное явление. Димке она даже шла, она подчеркивала темноту его глаз и крепкий подбородок. В его лице появлялось что-то таинственное.
Игорь, чуть более привычный даже с усами, с недавно остриженными по местной моде волосами, то есть затылок был острижен, а вся шевелюра из волнистых волос была аккуратно уложена каким-то средством. Если Алик мог сойти за вельможу, Димка за кого угодно, то Игорю можно было приписать образ художника, музыканта, поэта. Это было исконное его амплуа, как сказали бы тут.
Она припомнила и Эл. Она ехала отдельно, в вагоне третьего класса, в потертом с чужого плеча мужском костюме, похожая по мнению Алика и Дмитрия на мальчишку, стремящегося на заработки в столицу. Она настояла на такой возможности маленькой разведки в вагоне, где легко завести знакомства, на случай трудной ситуации в Вене.
Все-таки, у нее потрясающая способность к адаптации. Она, как полагалось главе группы, спасла положение. В первые же минуты, они осознали, что их не ждут, опять допущена ошибка. Что они без денег, инструкций и документов, которые тут были обязательны, оказались, как отшутился Дмитрий, "в чистом поле". Точнее он спел на русском:
"В чистом поле васильки,
Дальняя дорога,
Срдце бьется от тоски,
А в глазах тревога.
Эх, раз, еще раз,
Еще много, много раз".