Реки не замерзают

В среднем, очевидно начальственном, кабинете, он неспешно осмотрел книжные шкафы и заваленный живописной грудой рукописей письменный стол. Со стены куда-то в пространство грустно смотрел великий русский поэт...  Леший вдруг ощутил слабые магические флюиды.  «Интересно, интересно», — подумал он, присматриваясь, и у самого потолка разглядел слабо колышущуюся в невидимом воздушном потоке паутинку. Она чуть заметно искрилась и что-то сама себе нашептывала. Вероятно, кто-то однажды задел ее крылом своей магии, и с той поры затеплилась в ней никому неведомая инфернальная жизнь, жадно впитывающая и запоминающая все здесь происходящее. Леший насторожил свое единственное ухо и прислушался, а паутинка, обрадованная уделенным ей в кои-то веки вниманием, заспешила, торопясь выложить как можно больше из накопленных и давно уже отягощающих ее знаний…

Баба все это время тщательно обнюхивала помещения, поводя из стороны в сторону вислым носом.

— Подь сюда, — кликнул ее леший и, указав ей на письменный стол, попросил: — понюхай, чем это пахнет?

— Ничего приятного не чувствую, — сморщилась прибежавшая на зов баба, — не в моем вкусе, я бы этого есть не стала. И вообще, лучше бы это сжечь.

Леший прислушался и, чутко уловив шепот паутинки, покачал головой:

— Как раз вот это и безполезно, кое-кто утверждает, что они не горят, — он выдержал паузу и продолжил: — Есть, правда, один способ…

— Да? — баба настороженно замерла.

— Они боятся сонного зелья. Стоит лишь слегка их припорошить, и они пропали.

— Вот как? — засуетилась баба. — Жаль, нет его у меня, растеряла все в дороге. Хотя, приготовить-то его, умеючи, раз плюнуть. Надо лишь трошки мышиного помета, да еще кое-что по мелочи. Сейчас разом и приготовлю…

Она живо метнулась прочь из кабинета. Леший же подошел к начальственному креслу, желая, как видно, присесть, но от чего-то не решился и остался стоять, чувствуя, как вместе с потоком слов, изливаемых словоохотливой паутинкой, врываются к нему в сознание неведомые тени каких-то событий и людей,  заполняя все пространство своим громоздким и угловатым багажом…

Через некоторое время в кабинет заглянула озабоченная поисками баба.

— Не хлопочи, — махнул ей рукой леший, — не надо никакого зелья.

—  Это почему так? — обезкураженно застыла она. — Что-то, однако, я тебя не пойму.

— Ни к чему их усыплять, — леший присел на краешек стула для посетителей, — Они и так спят и будут, похоже, спать еще долго-долго.

— Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросила баба.

— Если не одним только носом думать,  то много кое-чего узнаешь, — загадочно изрек леший и задумчиво продолжил: — Чтоб они заговорили, кое-что нужно. Чепуха вроде – бумажки никчемные, но только без них никуда. Так уж люди жизнь свою устроили — деньги у них всему голова. Так вот, как раз сюда бумажки энти никто не понесет. У кого они есть, будут строить себе терема и заборы, проедать их будут, пропивать или просто на ветер пускать. Но сюда — ни-ни! Так что, выполнили они уже нашу работу. Без всякой магии!

— Странно это как-то, — баба, как запотевший огурец, обеими руками протирала свой нос и безпокойно зыркала глазами по сторонам. С ней тоже что-то происходило; недоступные ее обонянию флюиды уже проникли внутрь и совершали там какую-то непонятную работу…

— Что ж нам тогда делать? – спросила она и, словно отгоняя мух, замахала вокруг себя руками.

— Что делать? — леший на минуту задумался и медленно, с расстановкой, произнес:  — Похоже, нечего нам здесь делать. Все, что надо, они сами вытворяют. Для них злодейства наши безполезны —всему они научены и, пожалуй, уже поболее нашего. А супротив других нам просто не потянуть. Вот такая выходит карусель!

— Что-то не разумею я, — скривилась, было, баба, но потом воскликнула: — Ловко ты, однако, все рассудил — будь здоров!

— С кем поведешься, — леший с загадочным видом взглянул на потолок и повторил: — С кем поведешься! А нам уж пора, время на исходе…

Сборы были не долгими. Баба, не удержавшись, напоследок запорошила все вокруг раздорным зельем, щепоть которого отыскала где-то в недрах своего безразмерного сарафана.

— Кто-то тут и до меня постарался, — проворчала она добродушно, — не жалея сыпал, от всего сердца…

А леший, молчаливо простившись с мудрой паутинкой, поставил точку:

— Ну, что, двинем на наш левый берег? Впрочем, теперь непонятно чей он — этот левый берег?..

* * *

Когда предрассветный город остался далеко позади, лесная баба вдруг подала голос из котомки:

— Послушай, а чего это они сами себе зловредствуют и друг друга морочат?

— Может быть боятся? — пожал плечами леший. — А может быть просто и сами не знают. Кабы знали, разве бы так жили?

Псков, декабрь 2001

 

Скорбный архипелаг

(отрывок из повести)