Реки текут к морю. Книга I. Курс лечения несчастной любви

И что? Ее срезали сразу. Откуда ей знать, что она понравилась комиссии, даже очень. Но, простите-извините: никто, и звать никак, провинциальная девочка, а надо принять того и этого, сына или племянника, или еще кого. А эта… Если будет настойчива, придет на следующий год… Всегда так было… Нормально…

Откуда ей знать.

Она обиделась.

Жестко и горестно. И не найдя себя в списках допущенных к следующему экзамену, опустошенная, пошла не в общежитие вещи собирать, пошла куда глаза глядят. Понимая, что этот красивый чужой город только поманил и посмеялся над ней, «поматросил и бросил». И поедет она, Люся, обратно домой, и мама скажет: «Я так и знала». Мама всегда так и знала. Как ей, Люсе, надо себя вести, что делать и куда поступать. В институт водного транспорта, куда же еще. Мама его закончила. И дедушка. Там все схвачено. А театральное: «Ля-ля-ля-тополя – кому это все надо – это не профессия – фигня на постном масле». Может и, правда, фигня. Они же ее, Люсю, не оценили. Сидели кобры очкастые и козлы слюнявые, старые, смотрели: «Читайте… Покажите…» Что она не прочитала, что ли, не показала? Что вы еще хотели?

Она все шла. Погода хорошая. Солнышка не видать, все в дымке серебристой. Тепло. От асфальта марево поднимается. Такой день – акварельный, полупрозрачный, слегка смазанный. Прекрасный – если бы не Люсины горести. Она на набережную вышла. Потом мост. Нет, она не по первому мосту перешла. По следующему. От Эрмитажа – на Васильевский остров. И опять вдоль воды. Снова мимо мостов, одного и второго.

Она не очень-то и соображала, где идет, куда… Обиду из себя выветривала. Смирялась. С тем, что домой поедет. Ни в какой водного чего там институт поступать не будет. Лучше дома в кулек, в культпросвет. Туда-то возьмут. Год проучится и снова попробует в театральное… Или ну его совсем… Домой не хотелось. Там ее жалеть будут: как же, замахнулась… а ей по носу.

…По носу. А что это такое перед носом? Объявление: «Приглашаются монтажники телевизионной аппаратуры… Предоставляется общежитие…» Кто тут? – Производственное объединение имени Козицкого.

Люся стояла перед низким, как это часто было в Ленинграде, окном, и на уровне ее лица висело объявление о наборе. Да мы уже сказали кого. Мы только не сказали, ну не пришлось к слову, простите, что там у себя в городе в последних двух классах средней школы Люся, как и остальные ее одноклассницы, проходила практику на местном телевизионном заводе. Сидели девчонки на конвейере, совали связки проводов в блоки питания будущих телевизоров, паяли эти проводки. Люся называла это «хвосты вязать телятам». Но хвосты там или не хвосты, а корочки им всем выдали. Так что оказались девчонки, и Люся в том числе, теми самыми монтажниками телевизионной аппаратуры, которые вот прямо сейчас посреди улицы требовались. И могли рассчитывать на общежитие.

И Люся понеслась. По указанному в объявлении адресу. Со своими корочками. Слава богу, взяла из дома все, что имела, не только аттестат.

Уже вечером того же дня, что начался так бездарно, что пытался вышибить ее обратно домой, Люся стала ленинградкой. Ну не совсем еще. Но место в общежитии она получила. А все формальности – на завтра. А работа? Да лучше на заводе в Ленинграде, чем … Чем где угодно.

Еще нужно было позвонить домой и сказать. Это не так просто. Радостно маме в ухо: «Нет, не поступила… да, провалилась… нет, домой не приеду… устроилась на завод…» И получить порцию вечных маминых «ятакизналов» и еще кое-чего: «Немедленно домой! Какой завод! Ты с ума сошла! Я приеду завтра!» Можно потянуть время. Сегодня сказать, что сдала. И после следующего экзамена через три дня, когда она соберется с силами, да и уже отработает пару дней, вот только тогда позвонить домой и признаться. Нет. «Померла, так померла». И Люся отправилась звонить.

Она знала только один междугородний телефон – на Московском вокзале. Прямо как с платформы входишь в большой зал с памятником Ленину, по правую руку были три или четыре полукабинки, облицованные черным кафелем. Если бы кафель был белым, то получились бы душевые в их городской бане на Инженерной улице. Только вместо жестяной леечки под потолком – телефонный аппарат на стене. Когда ее сестренки были совсем маленькими, в ванной постоянно было что-то замочено, то детские шмоточки, то взрослое постельное белье. Бабушка стала ходить с Люсей в баню по субботам. Вот в такую вот кабинку. Ходить в общее отделение мама им не разрешала: там грязь, грибок и микробы.