Реки золота

И, как всегда, беру. Противиться бессмысленно, этот маленький ритуал, кажется, слегка улучшает ее самочувствие. Отец, узнав, что болен, назначил ей ежегодную ренту, обеспеченную его пенсией и страховкой жизни, которую смог получить через департамент. Поскольку он умер быстро, мать не заваливали громадными счетами от врачей. Школа стоила ей не много, да время от времени помогала церковь. Отец позаботился, чтобы мать могла проживать в квартире до конца жизни, и она никогда не тратила деньги на себя, все заботилась, чтобы я хорошо учился и, может, сумел получить хорошее образование, найти хорошую работу. Как только меня приняли в Нью-Йоркский университет, я ушел из дому.

Все равно я не трачу эти деньги на себя. Все, что дает мне мать — и гораздо больше из моего кармана, — идет на оплату ее счетов и затыкание всяких дыр: сейчас многие пенсионные фонды находятся на грани разорения. О ней хорошо заботились как о вдове муниципального работника, когда пенсии были гарантированы и деньги имелись в наличии. Трудности начались после катастрофы, особенно когда город и штат разорились и федеральные средства перестали поступать в городские организации. В этом я не одинок — сейчас, наверно, тысячи людей в подобном положении.

Только сомневаюсь, что многие из них нашли такие же способы сводить концы с концами.

Что до моей легальной работы, то у матери есть все публикации моих фотографий, и она этим довольна. Они хранятся в моей старой комнате, куда я обычно захожу, взяв у матери деньги, и делаю вид, будто пользуюсь туалетом, хотя на самом деле проверяю сообщения от сети Резы. Мать поддерживает там прежний порядок. Моя старая раскладушка; мой старый письменный стол с фотоувеличителем. Доска объявлений, несколько афиш с оркестрами, которые я снимал и которых давно уже нет. И моя первая обложка в рамке со сфотографированным из такси городским пейзажем — сперва эта техника кружила головы.

И единственная фотография X, которую я сделал в пагоде в Бруклинском ботаническом саду. Там нет ничего стилизованного или притворного — она просто смотрит в объектив, нисколько не рисуясь, выражение лица теплое, но (я вижу это сейчас) чуточку сдержанное. Я сделал этот снимок три года назад, как раз перед тем, как мир полетел в тартарары.

— Не спрашивай почему, — сказала она, сообщая мне, что уходит. Ушла X через год после катастрофы.

Я храню эту фотографию в квартире матери, тут она никуда не денется. Все остальные я уничтожил.

Конечно, я показал матери свою квартиру. Бываю я у нее регулярно — примерно раз в месяц или когда вдруг почему-то захочется поехать в Куинс, как сейчас. Все еще не верится, что Эйяд мертв.

Выйдя из семейной квартиры, я останавливаю первое же такси. Это большая «тойота»-«шортгорнская корова» — вы называете ее «сиенной». В Куинсе чего-чего, а таксистов хватает.

Вторая половина дня используется для ускорения. Восстановление после излишеств прошлого вечера, предвкушение излишеств будущего — это у меня подготовительное время.

Прежде всего — разделить партию товара. Я никогда не вожу весь груз, потому что, если попадешься, лучше иметь меньше минимума, достаточного для обвинения в распространении наркотиков. Всегда вожу с собой несколько коробок от магнитных дисков. Отправляю Резе кодовое сообщение и жду ответа. Он уведомит меня о местонахождении таксиста — в его машине я спрячу «особый». Этого водителя, находящегося неподалеку от точки, которую обслуживаю, я вызываю, когда установлю контакт с клиентом и получу деньги. Отправляю водителю текстовое сообщение (его легче зашифровать и потому труднее проследить, чем звонок), он появляется с установленным количеством товара, готового перейти к покупателю, и они недалеко отъезжают. Клиент получает свою покупку, водитель несколько долларов, а я остаюсь в стороне. Операция для меня безопасная, для Резы — тем более. Рискует только таксист, а о таксистах никто не думает. С тех пор как Реза начал действовать, ни таксиста, ни товар ни разу не захватили КТЛ или полиция. Надежная система в эти ненадежные времена.

Я делю товар на три части: половину и две четверти. Половина уходит в потайной ящик наверху. Одна четверть в футляр от цифрового видеодиска, который отдам водителю такси, когда вызову его. Оставшуюся четверть прячу в костюм, висящий на двери чулана, он был на мне накануне вечером. Потом смешиваю себе превосходный «Манхэттен», закуриваю новую сигару и начинаю обзванивать клиентов. Не хочу думать о том, что случилось с Эйядом.