Рекламщик в ссылке для нечисти

— Погубит он себя, дурное затеял. Пусть уж лучше взаперти посидит!

— Мы, вообще-то, все можем себя погубить. Он что, особенный? Зачем его прятать?

Но Умила ничего не хотела говорить, только упрашивала, а Василий отказывался что-либо делать, пока не узнает подробности. Кончилось тем, что она заплакала и сказала, что Василий, даже если узнает правду, всё равно, должно быть, на её сторону не встанет, а раз так, пусть он просто передаст Завиду: если тот поступит, как хотел, пусть ей на глаза больше не показывается.

Она торопливо ушла, утирая лицо, а Василий стоял, уперев руки в бока, и смотрел ей вслед, пока Завид не привлёк его внимание свистом.

— Успел я, — сообщил он. — Нашёл, что искал. Идём, потолковать надо бы…

Ни в голосе, ни в лице его не наблюдалось радости.

Уже в доме Василий рассказал ему о просьбе Умилы и передал её слова, и Завид помрачнел ещё больше.

— Вот же, — процедил он сквозь зубы, дёрнув щекой. — А что делать? Стражи три десятка, слышал ты? Они хотя и царю послушны, да кто же знает, что решит наш Борис… А у нас, Василий, один Тихомир умеет с мечом управляться, да Горыня ещё. Как против трёх десятков-то выстоять, ежели придётся?

Василий пожал плечами.

— И что ты предлагаешь? — спросил он.

— А я, Василий, тоже проклятый, — сознался Завид, бросив на него отчаянный взгляд.

И рассказал, что мать его была травницей, и пришёл к ней однажды человек, попросил травы, собранные на Купалу. Большая сила у этих трав, но человек показался недобрым, и ему отказали.

— Ушёл он, сказав на прощание, что отольются нам слезами купальские травы, — мрачно сказал Завид. — Так и вышло.

Глядя в сторону, он поведал, как спустя время пошёл относить корзинку в другое село — хотя был ещё мал, ему доверяли такие дела, — но на пути подстерёг его тот человек. «За то, что мать твоя мне отказала, будешь навеки проклят», — сказал он и ударил по щеке пучком купальских трав.

— Волчонком я оборотился, — сказал Завид, кусая губы. — Он меня сцапал, да и продал одному бродяге, чтоб на цепи водил. Как коснутся меня купальские травы, обрастаю я шкурой на год, и о том мой хозяин ведал. Едва человеком становился, как он меня травами по щеке… А из клетки куда уйдёшь?

— Вот козёл, а! — рассердился Василий. — А ему как, нормально было знать, что ты человек?

— А ему ещё и лучше, — криво усмехнулся Завид. — Я же речь понимаю, могу для него и на задних лапках пройтись, и на передних, ежели жить хочу… А я хотел.

Он рассказал, что прожил так с десяток лет, пока не выдался случай. Его хозяин постарел и ослабел глазами, потому не заметил, как Завид протирает ошейник о зазубренный прут клетки. И настал день, когда ошейник лопнул.

— Из клетки-то меня выпускали перед народом, — хмыкнул Завид. — Вообрази: ярмарка, шум, толпа, а тут волк с цепи срывается. Били меня, ясно, всем, что под руку… Как-то ушёл. Добрался до леса, а там и лёг помирать. Хоть на воле…

Тут он улыбнулся, и глаза его засветились.

— И вообрази, — подобревшим голосом сказал он, — является девчоночка, дитя ещё, худенькая, глазищи — во, коса тёмная. Сама напугана, а ко мне подбирается осторожно так-то и приговаривает: не бойся, волчок, дай-ка тебе помогу… И ведь помогла, выходила. В лесу мы видались, она и не ведала, кто я таков. Потом сроки вышли, и однажды вместо волка нашла она оборванца, худого да грязного. Не сказать чтобы обрадовалась…

Завид хохотнул.

— Да и дикий я был. Волком да на цепи жил почитай в два раза дольше, нежели человеком.

— Так она тебя к родителям отвела? — предположил Василий. — Ты у Добряка жил?

— Куда там! Убежала и не вернулась, — со смехом ответил Завид.

Он рассказал, как бродил вокруг людского жилья, как хотел поживиться в корчме и попался хозяину, а тот его пожалел, выслушал и оставил. Даже послал гонца с весточкой для родных, но тот, вернувшись, сказал, что родных уж на свете нет. Не дождались.

Так Завид и остался у трактирщика. Мало-помалу смягчил и сердце Умилы.

— Да проклятие, вишь ты, подстерегало, — сказал он, качая головой. — Кто знает, где наткнёшься на купальские травы — то в миске, то в банном венике, а то на торгу налетит лоточник, одной травинки достанет. Уж как ни берегусь, а всё не везёт, и трава эта клятая в таких местах оказывается, где её будто бы вовсе быть не должно. Ты говоришь, где я раньше был? Волком по лесам я рыскал, Василий. От Умилы далеко не отходил, стерёг, а теперь вот…

— Так, погоди, ты к чему это клонишь? — начал догадываться Василий.

— К тому самому. Давеча Жбан приехал да травы мне и привёз. Ежели что, так волком-то мне сподручнее, а Умила прознала, да травы и выкрала. Ну, теперь я их вернул…

— Э, ты не спеши! — сказал Василий. — Может, и не пригодится, тогда глупо выйдет. Оставь их на крайний случай.

— Да уж всяко пригодится, — блеснув глазами, мрачно ответил Завид. — Колдун свой нож подобру не отдаст, а как начнётся, некогда мне будет из рубахи выпутываться. Выйди за дверь, а как поскребусь лапой, выпустишь меня.