Реквием для свидетеля

Проклятый юбилей сводил на нет весь остаток дня. Клиника, где работал Савва Нифонтов, находилась в Больничном переулке, и если бы удалось туда устроиться, то и квартиру нужно было бы искать поблизости — где-нибудь в районе Рижского или ВДНХ. Теперь же звонки по объявлениям откладывались. Першин позвонил в комиссионный автомагазин на Варшавку, но звонок ничего не дал — там предстояло побывать.

Шахову он нашел в девятой палате. Дождавшись в коридоре окончания осмотра послеоперационной больной, отозвал ее на лестничную площадку и угостил сигаретой.

— Нина Васильевна, я опять по поводу Масличкиной…

— А, это которая суицид?

— Ну да. Вы присутствовали в момент смерти?

— Вас интересует клиническая картина?

— Если можно.

— Сдавление, необратимые изменения в стволе. Как следствие — паралич сердца.

— Но рентгенография в обеих проекциях обнадеживала, несмотря на закрытую травму? Некоторое сдавление и ушиб с легким повреждением мягких тканей.

— А причина сдавления?.. Вы не учитываете эпидуральной гематомы.

— Но в цереброспинальной жидкости не было примесей, я смотрел заключение лаборатории!

— Все очень относительно.

— Что значит — относительно? И обломков не было!

— Compressio cerebri за счет увеличения объема мозга вследствие травматического отека при массивных ушибах, — уверенно сказала Шахова. — Может, стоит поговорить с патологоанатомом? Гистопатологические изменения в заключении должны быть. А что вас интересует?

Першин нервно отщелкнул сигарету, но в урну не попал, пришлось спуститься на пролет по ступенькам.

— Интересует, почему она умерла, — негромко, точно себе самому, сказал он, наклонившись за окурком. — Если бы еще грудная клетка!.. Но мы ведь с нейрохирургом в вашем присутствии не обнаружили некротизированных тканей и решили не трепанировать!

— Владимир Дмитриевич, девочка упала с шестого этажа на асфальт. Меня больше занимает, отчего она не умерла на месте. Не мучайте себя понапрасну, мы сделали все.

— Вы — да, я — нет. Зачем ей было падать с балкона?

— То есть?.. Не понимаю…

Он взял ее под локоть и повел в направлении ординаторской по коридору, точно собирался с духом перед тем, как сообщить нечто важное. Окончательно сбитая с толку Шахова замедлила шаг, то и дело бросая на не, го встревоженные взгляды.

— Операция была паллиативной, ее доставили под капельницей, — первой заговорила она, точно ища оправдания.

— Да нет, нет, это я помню… Жаль девочку, — вздохнул Першин, решив все-таки не посвящать ее в свои подозрения. — Из хорошей, обеспеченной семьи. Талантливая скрипачка. Говорят, подавала большие надежды.

Шахова, бывшая дважды свидетельницей смерти его пациентов, знала, что оба случая были решительно безнадежны. Разделяя мнение о нем как о враче от Бога, она догадывалась, что беспокойство Першина вызвано не профессиональными сомнениями, а скорее повышенным честолюбием, жаждой самореабилитации: операцию он провел блестяще, и упрекать его никому бы не пришло в голову.

— Я понимаю, доктор Моцарт, — не без умысла назвала его Шахова по прозвищу, — но, ей-Богу, не нужно убиваться — поберегите нервы для живых. Девочку не вернуть, как это ни печально.

— Н-да… — сдавил ее локоть Першин, остановившись у двери и глядя в пол. — Спасибо, Нина Васильевна. Извините за назойливость.

Он спустился в регистратуру, уговорил дежурную открыть архив, взял карту Масличкиной Екатерины Викторовны, 1979 года рождения, проживавшей на Пречистенке. Выписав в книжку адрес и телефон колледжа, где училась девочка, еще раз пролистал уже знакомую историю болезни. Несколько обращений в поликлинику по месту жительства по поводу ангин, пищевого отравления, отметка о стационарном лечении мелкоочаговой катаральной бронхопневмонии в возрасте двух лет вследствие стафилококковой инфекции, в девять лет удален аппендикс… Все, что связано с операцией, заполнено его, Першина, рукой. Двумя днями позднее указывалась причина летального исхода: паралич сердца. Подробные результаты вскрытия должны были храниться в архиве бюро судебно-медицинской экспертизы, и Першин, недолго думая, отправился во внутренний двор больницы.

Впритык к распахнутой настежь железной двери стоял зеленый фургон «труповозки». У мусорных ящиков топтались бомжи в ожидании, покуда санитары вынесут снятую с какого-нибудь мертвеца одежду.

Першин спустился в полуподвальное, пропитанное приторным запахом помещение, вошел в кабинет заведующего моргом.

За обшарпанным столом сидел Митрофан Коновалов, плутоватый, но грамотный судмедэксперт, с которым они выпили не один литр водки.

— Это где ж ты такой загариус подхватил? — обнажил старик гнилые зубы, поднявшись Першину навстречу.

— Привет, трудоголик, — опустился Першин на табуретку у стола и брезгливо отодвинул засиженный мухами чайный стакан. — Ты чего домой-то не идешь? Они что, до завтра подождать не могут?

— А запах? — скривился Коновалов. — Лето, едрен корень. Портятся клиенты на глазах. Открытые окна не помогают, родственники ругаются. Тридцать лет работаю, а все привыкнуть не могу.