Реквием по любви

Пусть он был сейчас чертовски зол, пусть кричал. Но его голос, близкий, и до боли родной, успокаивал. В трудные моменты жизни, или во время соревнований, Андрей всегда крепко-крепко прижимал ее к себе, позволяя укрыться от всего мира в его руках. И Лиза переставала волноваться. Она просто зажмуривала глаза, и, впитывая в себя этот мягкий баритон, чувствовала умиротворение. Сейчас она поступила точно так же — закрыла глаза, и полностью доверилась другу.

— Прости, Дрю, — как можно спокойнее произнесла девушка, — Все мои вещи находились в гримерке, когда мне пришлось…покинуть мероприятие. Назад его я получила уже разряженным.

— Я чуть с ума не сошел, Лиза! — в сердцах повысил голос молодой человек, — Чуть не поседел за эти сутки! Почему, скажи на милость, если у вас с Соней что-нибудь случается, то одновременно? Почему я должен переживать, живы ли вы, здоровы ли? Не наделали каких-нибудь глупостей? В порядке ли?

— В порядке, не волнуйся.

— Как я могу не волноваться? — еще больше завелся Гордеев младший, — Вы — самые близкие мне люди. После брата. Лиза. Я многое переосмыслил за время твоего отсутствия. Меня будто на ленточки разрезали без наркоза, при мысли, что он с тобой может сделать. Черт! Нам нужно поговорить. Я должен немедленно увидеть тебя. Сейчас подъеду…

— Нет, — повысив голос, перебила его Лизавета, — Не нужно, Андрей. Уже почти полночь. Поздно. Лучше, ложись отдыхать. Выспись хорошенько, ведь завтра нас ждет нелегкий день. Институт, тренировка…А у тебя сил не будет. Так не пойдет.

В трубке повисло тяжелое молчание. Карповой даже показалось, что он сбросил вызов.

— Андрей?

— Да?

— Почему молчишь?

— Ты не одна сейчас, верно?

— Нет, не одна....

— Понятно, — с какой-то странной иронией произнес друг. 

Лизе стало не по себе: 

— Со мной Соня, — зачем то уточнила она. 

— Правда? Тогда почему мне нельзя приехать? 

Девушка задумалась на пару секунд. А действительно, почему нельзя? 

Когда это она запрещала друзьям посещать свой дом? 

— Потому что я очень устала, Дрю, — практически прошептала Лиза, — Буквально с ног валюсь. Да и ты, наверняка, не спал совсем. Я ведь права? 

— Права. Ты во всем права, Рыжик. Впрочем, как всегда, не позволяешь эмоциям брать над собой верх. Восхищаюсь, и горжусь, сестренка. 

— За Соню не переживай, она скорее всего, останется на ночь. 

— Я куда больше за тебя переживаю, — в трубке раздалось его тяжелое сопение, — Доброй ночи. Передай Соне, что с Алексеем я поговорил. 

Но, Лиза уже практически не слышала его слов, машинально нажимая на отбой. Перед глазами все поплыло. Воздуха катастрофически не хватало, отчего она жадно хватала его открытым ртом. И вроде ничего не случилось. Просто, постучали в дверь.

* * *

Не правильно. Так не должно было быть…  

Дмитрий стоял возле обшарпанного подъезда, и не решался войти. Почему он здесь оказался, в конечном итоге? Да потому, что не лучше тех слюнтяев бесхребетных, которые часами под балконом торчать готовы, лишь бы нужного им человека увидеть. И ведь сопротивлялся же. Как мог, сопротивлялся. После разговора с отцом, понял, что в последнее время голова только этой девчонкой и забита. Совсем су*ка, бдительность потерял. Это с его-то взглядами на жизнь? Хорошо, что фартовый оказался, и не пришили отморозки макаровские за ближайшим углом. Там, в кабинете отца Дмитрий твердо решил, что не должен видеться с Лизой, до тех пор, пока ошибки не исправит, и на будущее не учтет. Нельзя допустить, и мизерной возможности, чтобы на нее отрекашетило. Специально же после ужина домой поехал, и даже по дороге заправляться не стал. Зная себя, надеялся, что лень возьмет над ним верх. Что это его остановит. Поначалу так и было, но время шло, и стрелка часов медленно переваливала за одиннадцать. Вот тогда-то и началась эта паскудная душевная ломка. Перед глазами все время стояла рыжая девчонка в его старой поношенной футболке. Губы до сих пор ощущали на себе мягкость ее рта. Руки помнили нежность ее кожи. И взгляд…Пронзительный такой, и по-детски наивный. Словом, не смог он больше сидеть дома ни секунды. Не смог вдали от Лизы. Даже если бы попросил Пашку наручниками к батарее его приковать, как наркомана конченного, наверняка, с корнем бы ее вырвал, но все равно поехал бы к ней. Ведьма она. Не иначе. Приворожила. 

От собственных мыслей Похомов рассмеялся. Тяжело вздохнув, он уселся на шатающуюся от старости скамейку.

— Я должен уйти, — пробубнил Борзый, закуривая сигарету, которую крутил в руках уже минут десять, — Нельзя перешагивать порог этого здания. Иначе…Иначе, я ее растерзаю.

— Огоньку не найдется, сынок?

Дмитрий встрепенулся, увидев перед собой дряхлого старика, держащего между средним и указательным пальцами папиросу «Беламора».

— Да без базара, отец, — протянул мужчине зажигалку.

— Присесть с тобой можно?

— Отчего нельзя то? Садись, конечно.

— Да кто ж вас молодых знает? — прохрипел тот, и зашелся кашлем, — Порой просто домой идешь, а возле подъезда народу куча. Не пройти совсем с моим бадиком. А заденешь кого, так и ударить не побоятся.