Реквием по монахине

- Зовут? - переспросил Рэтклифф. - Петтигрю? А. Ты имеешь в виду имя. И Рэтклифф назвал имя. - А что?

- Ничего, - ответил Пибоди. - Я пошел домой. Идет еще кто-нибудь?

Он произнес это, ни к кому не обращаясь, ничего больше не сказал и говорить не собирался, но этого было достаточно: может быть, и мелочь, но по крайней мере хоть что-то; по крайней мере все смотрели на него и молчали, даже когда Компсон поднялся и сказал Рэтклиффу: "Ну, идем?" - и все трое ушли за пределы слуха, а потом и зрения. Тогда Компсон сказал:

- Ну, ладно. Что у тебя?

- Это может и не сработать, - сказал Пибоди. - Но вам обоим нужно будет меня поддержать. Раз я буду говорить от имени всего поселка, вы с Рэтклиффом должны будете придать вес моим словам. Ну как?

Компсон выругался.

- Ты хоть объясни, что мы должны гарантировать.

И Пибоди объяснил, правда, не все, а на другое утро зашел в стойло конюшни Дома Хенстона, где Петтигрю чистил свою уродливую лошадь с похожей на молот головой и стальными мускулами.

- Мы все-таки решили не приписывать этот замок старой Мохатахе, сказал Пибоди.

- Вот как? - отозвался Петгигрю. - В Вашингтоне никто бы на это не клюнул. Особенно те, кто умеет читать.

- Мы заплатим за него сами, - сказал Пибоди. - Даже, собствено говоря, сделаем чуть побольше. Тюрьму все равно надо чинить; хочешь не хочешь, одну стену возвести придется. А возведя еще три, получим новую комнату. Возводить одну стену нужно все равно, так что она не в счет. А построив еще трехстенную комнату, мы получим новый четырехстенный дом. Это будет здание суда.

Петтигрю при каждом движении скребницей шумно выдыхал сквозь зубы, как заправский ирландский конюх. Но тут он затих, и рука его остановилась на полпути.

- Здание суда? - переспросил он, чуть обернувшись.

- У нас будет городу - сказал Пибоди. - Церковь уже есть - это домик Уайтфилда. И поспешим построить школу, когда дело дойдет до нее. Но здание суда мы начнем строить сегодня же; у нас уже есть что поставить туда и превратить его в суд: железным ящик, что мешается под ногами в лавке Рэткдмффа вот уже десять лет. И тогда у нас будет город. Мы даже подобрали ему имя.

Тут Петтигрю выпрямился, очень медленно. Они глядели друг на друга в упор. Через минуту Петгигрю спросил:

- И что?

- Рэтклифф говорит, тебя зовут Джефферсон, - сказал Пибоди.

- Да, - сказал курьер. - Томас Джефферсон Петтигрю. Я из старой Виргинии.

- Родственник ему? - спросил Пибоди.

- Нет, - ответил Петгагрю. - Мама назвала меня в его честь, чтобы мне перешло немного его удачи.

- Удачи? - переспросил Пибоди.

Петтигрю не улыбнулся.

- Совершенно верно. Мама имела в виду не удачу. В школу она не ходила и не знала слова, какое ей было нужно.

- Ну и перешло? - спросил Пибоди.

Петтигрю не улыбнулся и теперь.

- Извини, - сказал Пибоди. - Постарайся забыть.

И добавил:

- Мы решили дать городу имя Джефферсон.

Тут Петтигрю, казалось, даже перестал дышать. Он стоял, маленький, щуплый, бездетный и холостой, безнадежно одинокий, лишенный всяческих уз, и лишь глядел на Пибоди. Потом задышал, поднял скребницу и повернулся к лошади. Пибоди на миг показалось, что он вновь принимается чистить лошадь. Но вместо того, чтобы провести скребницей, курьер просто положил ее на бок лошади и с минуту стоял, чуть склонив голову и глядя в сторону. Потом вскинул лицо и взглянул на Пибоди.

- Можно бы назвать замок в этом индейском счете "деготь", - сказал он.

- На пятьдесят долларов дегтя? - удивился Пибоди.

- Смазывать фургоны до Оклахомы, - сказал Петтигрю.

- Да, можно бы, - согласился Пибоди. - Только город уже называется Джефферсон. Теперь этого уже никогда не забыть.