Реквием в Брансвик-гарденс

– Мне очень жаль. – Он чуть качнул головой. – Трагический поворот событий глубоко расстроил мою жену. Прошу вас простить ее несдержанность. – Затем, поджав губы, он посмотрел на Айседору: – Быть может, тебе лучше прилечь и отдохнуть, моя дорогая… попытаться успокоиться? Тебе скоро станет лучше. Пусть Коллард сделает для тебя ячменный отвар[20].

Жена епископа пришла в бешенство. Он позволил себе говорить с ней, как с умственно отсталым ребенком!

– Я не больна! – яростно воскликнула она. – Я говорю о нашей ответственности за насильственную смерть одного из клириков и пытаюсь понять в своем сердце, могли ли мы… оказать ему какую-то помощь, когда это еще было возможно!

– Вот что… – начал ее муж, побагровев.

– Все мы должны были это сделать, – перебил его Джон. – Нам было известно, что кто-то в этом доме убил Юнити Беллвуд. Нам следовало найти способ избежать второй трагедии.

Реджинальд гневно посмотрел на него:

– Поскольку бедолага был явно неизлечимым безумцем, трагедия не в том, что он умер… слава богу, не от собственной руки. Учитывая уже непоправимые обстоятельства, подобный исход наименее ужасен из всего того, чего мы могли бы избежать. Но кажется, я уже поблагодарил вас за то, что вы доставили мне эту новость, мистер Корнуоллис. Не думаю, что я могу сказать вам еще что-то такое, что может помочь вам в любом другом деле, поскольку это дело можно считать благополучно закрытым.

Помощник комиссара полиции поднялся на ноги. На лице его читалась смесь смущения и замешательства, как если бы он пытался примирить противоречивые, болезненные для него эмоции.

Айседора понимала владевшие им чувства. Душу ее наполнял тот же самый конфликт стыда и гнева.

Корнуоллис повернулся к ней:

– Благодарю вас за гостеприимство, миссис Андерхилл. До свидания, епископ.

Не подавая хозяину дома руки, полицейский повернулся и вышел из столовой.

– На мой взгляд, тебе лучше полежать, пока твои мысли не придут в порядок, – обратился Реджинальд к жене. – Твое поведение в данном вопросе не оправдало моих надежд.

Женщина пристально посмотрела на него с отчужденностью, которой не ожидала от себя самой. И теперь, когда наступил этот странный момент, она ощутила внутри себя центр спокойствия и теплоты.

– На мой взгляд, мы оба разочарованы, Реджинальд, – ответила она. – Ты рассчитывал на мое благоразумие, a я в этом деле благоразумной быть не могу. Я надеялась встретить с твоей стороны сочувствие и честность, a также некоторый самоанализ, для того чтобы определить, могли и должны ли мы были как следует потрудиться, чтобы понять ситуацию, прежде чем это случилось. Похоже, что у тебя просто нет для этого нужной жалости и смирения. Наверное, ты вправе испытывать удивление, поскольку раньше я слишком мало обнаруживала собственные чувства. А у меня нет оснований удивляться твоему поведению. Ты всегда был таким, а я просто отказывалась это замечать.

С этими словами Айседора подошла к двери и открыла ее.

До ее слуха из-за спины донесся вздох. Епископ начал что-то говорить, но она уже вступила в коридор и не стала его слушать. Пройдя через холл, хозяйка исчезла за ведущей на кухню дверью, обитой зеленым сукном[21], куда, как ей было известно, муж за нею не последует.

Питт возвратился в Брансвик-гарденс, чтобы выяснить последние детали смерти Рэмси Парментера. Он не рассчитывал получить какой-нибудь результат – просто это было необходимо.

Полицейского впустил до предела уставший Эмсли, посмотревший на него красными глазами.

– Не стоит беспокоить миссис Парментер, – проговорил Томас, пересекая холл. – Едва ли у меня остались какие-либо вопросы к ней.

– Да, сэр, – с усилием проговорил дворецкий. Он явно колебался, и, если можно сказать такое о столь достойной и полной горя персоне, его просто трясло.

– В чем дело? – аккуратно спросил Питт.

– Не мне это говорить, сэр, – несчастным голосом отозвался Эмсли, – но, быть может, не надо, чтобы все это попало в газеты? То есть я… я хочу сказать, нельзя ли устроить так, чтобы все думали, что мистер Парментер умер в результате несчастного случая? Он был… – Мужчина неровно вздохнул и попытался взять себя в руки. – Он был таким тихим джентльменом, мистер Питт… за все то время, которое мы знали друг друга, он никому не сказал грубого слова. A я прослужил в этом доме больше двадцати лет. Добрейшим человеком он был, сэр. Всегда у него находилось время… и терпение. Самое худшее, что можно было сказать о нем, так это то, что он всегда был чуть отстраненным… как бы рассеянным. Забывал разное. Но это едва ли грех. Все мы бываем забывчивы. И в последнее время он был ужасно встревоженным. – Домоправитель сглотнул и хлюпнул носом. – Вся эта ерунда о Дарвине, обезьянах и всем прочем… Жутко унывал он от этого. – Лицо его скривилось. – Я пытался сказать ему, что все это ерунда, однако не мне говорить подобные вещи… тем более таким церковным господам, как мастер.