Религия

Тангейзер заставил Бурака пройти через этот бедлам. Он наклонился к его шее и прошептал газель — этот конь был нежен и непривычен к висящей над полем боя вони. Пока они приближались к шафранной палатке, мольбы раненых стихали одна за другой, пока единственным оставшимся звуком не стал победный клич. Рыцари, по мрачному обыкновению, радовались столь стремительному уничтожению врага, их широкие улыбки и полные ликования молитвы были обращены к святым, они грубо шутили и посмеивались то над каким-нибудь обезглавленным телом, то над отсеченной конечностью. Но все это не замедляло работы, которую они продолжали выполнять. Они истребили согнанных в стадо мулов, разбили бочонки с питьевой водой. У кромки воды те, кому выпало уничтожать орудия, с энтузиазмом забивали гвоздями запальные отверстия пушек. Остальные катили бочонки с порохом, стоявшие вокруг в огромном количестве, на мелководье, где вскрывали топорами и высыпали содержимое в соленую воду. Мешки с мукой и фураж, провизия из бочонков и сумок отправились туда же, и в итоге море у берега стало напоминать место кораблекрушения. И все это делалось без помощи огня, хотя сжечь все было бы проще. Однако им еще предстоял долгий путь обратно в Мдину, а их было слишком мало.

Почва в некоторых местах превратилась от крови и внутренностей в настоящее болото, Бурак в отвращении мотал головой, и Тангейзер старательно обходил такие места, отыскивая шевалье де Луньи. Обходя изрубленных и лежащих кучей людей, которые приняли свой последний бой у командирской палатки, Тангейзер заметил на земле длинный мушкет. Запальный фитиль все еще дымился. Сам мушкет был придавлен телом его хозяина. Ствол, отливающий синевой, светился изнутри, а выложенные серебряной проволокой арабески на черном дереве приклада были изготовлены рукой настоящего мастера. Он заметил место в общей свалке и подъехал к де Луньи, сидевшему на коне и отдающему приказы Эскобару де Корро. Де Корро спросил о чем-то — Тангейзер не расслышал вопроса.

— Отправляйтесь в Эль-Борго прямо сейчас, — сказал де Луньи, — и возьмите вот это. — Он передал де Корро захваченный штандарт с полумесяцем. — Это их воодушевит.

Де Луньи повернулся к Тангейзеру и кивнул.

— Хорошо потрудились с утра, капитан Тангейзер, — произнес де Луньи. — Колокол еще не звонил к молитве, а мы уже все завершили, и ни один человек не убит и даже не ранен. Передайте мои поздравления маршалу Копье.

— Не задерживайтесь особенно, — посоветовал Тангейзер. — Когда батарея не откроет огонь вовремя, Драгут поймет, что случилось, и отправит сипахов в надежде отомстить.

— Пусть попробует, — презрительно фыркнул Эскобар де Корро.

Тангейзер покосился на него, но воздержался от замечания.

— А я, с вашего позволения, поеду.

Де Луньи поднял в салюте блестящий багровый меч.

— Да благословит вас Господь!

Тангейзер отъехал на несколько метров, остановился, спешился и забрал мушкет из дамасской стали, который при ближайшем рассмотрении оказался еще лучше, чем он предполагал. Он снял с трупа мешочек с пулями и флягу с порохом. Покойник был молод и с чрезвычайно правильными чертами лица. Он погиб от удара копья в основание черепа. Его тюрбан был украшен россыпью рубинов, оправленных в белое золото. Тангейзер прихватил и камни. Когда он снова сел на коня, прижимая мушкет к бедру, он перехватил взгляд Эскобара, глядящего на длинное синее дуло так, словно он присмотрел это оружие для себя. Он встретился глазами с Тангейзером, тот помедлил, предоставляя ему шанс, но Эскобар ничего не сказал, и Тангейзер развернул коня, не меньше Бурака мечтая поскорее покинуть зловонное поле боя. Солнце поднялось на горизонте, и они поскакали ему навстречу. До конца дня Тангейзер надеялся раздобыть лодку, которая увезет его с этого острова дураков и фанатиков. Он погладил шею Бурака, охваченный внезапным приступом тоски.

Произнес по-турецки:

— Я не смогу взять тебя с собой, старый друг, но кому мне тебя оставить? Христианам или мусульманам?

* * *

Суббота, 9 июня 1565 года

Госпиталь «Сакра Инфермерия» — Английский оберж

Карла опустила серебряную ложку в серебряную миску и поднесла к губам несчастного немного жидкой каши. Он раздвинул челюсти, набрал кашу в рот и проглотил, не выказывая голода или удовольствия, — он был выше подобных ощущений, и сделал он это лишь из какого-то чувства долга и, как она догадалась, чтобы доставить радость ей. Его звали Анжелу — бывший рыбак, который никогда больше не выйдет в море, потому что теперь он ослеп, а его руки напоминали куски бесцветного воска, в которые воткнули сломанные веточки.