Религия

Людовико остановился и обернулся, безликий черный силуэт на темном фоне.

— Ваша девушка, Ампаро, — сказал он.

— Я тебе не верю, — сказал Тангейзер.

— Расставание с Бураком так разрывало ей сердце, что она рассказала обо всем коню.

Кажется, Людовико улыбнулся в темноте? Тангейзер не успел рассмотреть.

— А сицилийская старуха подслушала.

* * *

Суббота, 8 сентября 1565 года — Рождество Пресвятой Богородицы

Церковь Благовещения — Сан-Лоренцо — здание суда

К тому времени, когда Тангейзер отыскал Гуллу Кейки в церкви Благовещения, все в нем уже клокотало от гнева. Слезы восхищения, ручьями льющиеся в церкви, несколько охладили его, что было хорошо, потому что сам он хотел, чтобы его кровь сделалась холодной, как снег.

Хотя было еще темно, разрушенная церковь была переполнена народом, и Тангейзер подозревал, что будет переполнена до самого вечера. То, что освобождение от мусульманской осады пришлось на такой святой день, все поголовно считали знаком Божественного провидения. И пусть в этом году не было праздника сбора урожая, зато народ пожал на полях сражений свою свободу, и в этот день все возносили самые искренние благодарности Христу и Деве Марии. Лето подошло к концу, и они были спасены.

Внутри церкви Благовещения черные тени перемежались желтыми огоньками сотен свечей и лампадок. Фитили ламп дымили на полочках под изображениями остановок Христа на крестном пути. Статуя Мадонны размером с ребенка была убрана белыми цветами. Букетик из сухих пшеничных колосьев и виноградная гроздь из какого-то виноградника Лизолы лежали у ее ног. Козы, украшенные лентами, то здесь, то там дрожали среди толпы. Корзины с яйцами и увядшими овощами стояли у подножия алтаря. Протолкнувшись через паству, Тангейзер обнаружил Гуллу Кейки у одной стены; тот стоял под барельефом, изображающим сцену бичевания Христа. Когда контрабандист увидел лицо Тангейзера, он опустился на колени перед алтарем, перекрестился и, ничего не говоря, пошел вслед за ним на улицу. В темноте со свободно свисающими поводьями стоял Бурак.

— Не ожидал увидеть тебя снова, — сказал Гуллу Кейки. — Многие уверены, что ты дезертировал.

— И ты тоже? — спросил Тангейзер.

Гуллу отрицательно покачал головой.

— Твоя лодка так и стоит в Зонре.

Изумление Тангейзера длилось всего миг. Кейки знал обо всех интригах и делах, творящихся на Мальте, больше кого бы то ни было. Может быть, он знал о лодке с того самого дня, когда Тангейзер украл ее.

Гуллу добавил:

— И старая сицилийка, что работала на инквизитора, переехала из конюшни в здание суда.

— А Старки знает об этом?

Гуллу покачал головой.

— Он уверен, что ты уехал вместе с женщинами.

Тангейзер смутно ощутил себя оскорбленным.

— Старки уверен, что я дезертировал?

Гуллу пожал плечами, не желая открыто подтверждать, что дела обстоят именно так.

Тангейзер сказал:

— Мне нужно, чтобы ты передал ему сообщение.

Гуллу Кейки был одним из немногих людей, не входящих в орден, кто имел право запросто являться к высшему командованию. Он наморщил высокий лоб.

— Кому, Старки?

— Мне необходимо переговорить со Старки немедленно, по делу высочайшей важности.

— Он будет в Сан-Лоренцо на благодарственной мессе. Они все там будут. Почему бы тебе не пойти туда?

— Я не могу обнаруживать свое присутствие. Мне необходимо встретиться с ним втайне от всех. Передай ему это. Ты знаешь, кто работает на Людовико?

Гуллу внимательно взглянул на него, словно удивленный предположением, что он может кого-то не знать.

— Кто-то из его людей входит в близкое окружение Ла Валлетта, — сказал Тангейзер. — Кто это может быть?

— Этот сиенец, Пандольфо, та еще змея.

— Значит, Пандольфо. Ни он, ни Ла Валлетт не должны заподозрить, что что-то затевается.

— Лишь дурак станет вмешиваться в дела инквизиции, — сказал Гуллу Кейки.

— Этот дурак стоит сейчас перед тобой, можешь быть уверен, зато ты сумеешь заслужить благодарность великого магистра.

— Я уже заслужил целые горы его благодарностей, — хмыкнул Гуллу Кейки. — И от них у меня на столе не появилось ни одной лишней краюхи хлеба.

— Под угрозой находится жизнь Ла Валлетта.

Гуллу поджал губы, не вздрогнув и не удивившись.

— Великого магистра? Они приходят и уходят, а мы разгребаем за ними навоз. К тому же теперь, когда война окончена? — Он снова пожал плечами.

— Ты заслужишь и мою благодарность. Я буду твоим должником до конца жизни, если пожелаешь.

— Но тогда оба мы должны остаться в живых, чтобы я мог получить с тебя долг.

Тангейзер не мог сдержать улыбки.

— Да мы с тобой просто два сапога пара. — Улыбка исчезла. — Кроме того, жизнь Ампаро в опасности. Людовико держит ее в своем логове.

Выражение лица Гуллу изменилось.

— Ампаро одна из нас.

— Именно так.

Гуллу взглянул на свою морщинистую мозолистую ладонь.

— Ампаро сказала мне, что я доживу до того времени, когда родится мой правнук. — Он посмотрел на Тангейзера. В его глазах-бусинках больше не было сомнений. — Я не позволю омрачить это пророчество.

* * *