Религия

— Толедо колеблется, потому что потеря и Мальты, и испанского средиземноморского флота будет таким огромным несчастьем, какое будет трудно перенести, — сказал Людовико. — А там, где собирается много турок, несчастья случаются слишком уж часто. Толедо будет тянуть время, наблюдая, откуда дует ветер. Но если я сумею уговорить его послать хотя бы небольшую помощь, скажем тысячу человек, тогда Толедо сможет заявить, что, дескать, сделал все, что было в его силах, а рыцари Ла Валлетта будут благодарить меня за содействие, инквизитор ли я или нет.

Гислери взвесил все возможности.

— Но сможет ли наша конгрегация собрать требуемые средства убеждения? Подкупать богачей дорого, вот почему я до сих пор не понтифик. Толедо не беден, а скупость испанцев — это просто не более чем легенда.

— Продвижения по службе, богатые священные реликвии вместе с подарками его святейшества Папы сильно превосходят те суммы, которыми располагает наша конгрегация. Ватикан сможет собрать более чем достаточно, чтобы подкупить не только Толедо, но еще и все важные фигуры в ордене иоаннитов. — Людовико подался вперед. — Пусть Медичи платит музыканту. А мы тем временем будем заказывать музыку.

Гислери снова дернул себя за длинную белую бороду.

— Ваша военная хитрость состоит в том, чтобы обратиться к Медичи, а заодно и к его преемнику. И тогда вы будете облечены папской властью во всей ее полноте.

— Завтра, — сказал Людовико, — я объявлю о своем приезде в Рим и расскажу обо всем Медичи, как будто бы по секрету. Папа снабдит меня необходимыми инструментами и всем, в чем я нуждаюсь.

— И тогда вы вернетесь на Мальту?

— На Сицилию к Гарсии де Толедо, а затем на Мальту.

— А если Мальта уже сдастся Турку?

Людовико ничего не ответил. Он поднялся.

— Как только я покажусь в Ватикане, за мной будут наблюдать до самого моего отъезда. Нам лучше уже не встречаться.

Гислери нахмурился.

— Вы сказали, необходимо предпринять два шага, прежде чем Религия прижмет вас к своей груди. Какой же второй шаг?

— Я присоединюсь к рыцарям на бастионах и пролью собственную кровь, сражаясь против неверных.

Целая гамма эмоций отобразилась в глазах Гислери. Он протянул руку и положил на плечо Людовико.

— Умоляю вас, не уезжайте дальше Сицилии.

Людовико посмотрел на него, ничего не отвечая.

— Вы мне ближе сына, — сказал Гислери. — И гораздо дороже.

Людовико, непривычный к выражению приязни, почувствовал, что тронут. Но все равно ничего не ответил.

— Вы еще молоды, — продолжал Гислери. — В один прекрасный день вы сами наденете «кольцо рыбака». На самом деле я очень надеюсь и молюсь, чтобы так оно и было.

Людовико знал об этом. Он представлял себе каждое действие, которое необходимо предпринять, в виде цепочки валунов, переброшенных через поток. Он с такой страстью желал достичь невозможного. Он мечтал о гибели Ла Валлетта. Он мечтал, чтобы сражение все разрешило. Эти сокровенные мечты, верил он, были выражением силы всеобъемлющей и глубокой: воли Господней.

— Вы запрещаете мне это? — спросил он.

Гислери вздохнул. Покачал головой.

— А если вы погибнете?

— Я полагаюсь на защиту Господа, — ответил ему Людовико. — Вы дадите мне благословение?

— Как члену священной конгрегации? Или как рыцарю Иоанна Крестителя?

— Тому, кем я должен стать, чтобы исполнить волю Божью.

* * *

Вторник, 5 июня 1565 года

Берег залива — Эль-Борго — ночь

Ночь. Ветер. Звезды. Море. Камни.

Дни были жаркими и изнурительными, зато ночи прохладными, как и эта ночь, и зеленого льняного платья Ампаро было недостаточно, чтобы защитить ее от холода. Она обхватила колени тонкими руками и дрожала на зябком ветру. Темное волнистое море было прорезано лентами серебра, растущая луна низко висела среди пыли небесной. Направление ничего не значило для Ампаро, точно так же, как и время. В том месте, где она сидела, устроившись между штабелями бревен на берегу залива Калькара, только эти нежные друзья — ветер, море, звезды, луна и ночь — были ей знакомы, только они давали ей утешение. У нее на коленях лежало ее волшебное стекло в кожаном цилиндрическом чехле. Она пыталась прочесть тайны его зеркал при свете луны, но ангелы ничего не говорили. Все, что она видела, — сполохи красок. Красивые узоры, но ничего больше. Неужели ангелов спугнула та ненависть, которая сейчас была разлита повсюду вокруг нее? Или, поскольку Ампаро была влюблена, она уже больше не нуждалась в их советах?