Поднятый опритами ропот удивления и непонимания свершённого перед ними действа вновь ослаб, так что обращение к ним разъярённой женщины они услышали хорошо. ]
– Мы к вам пришли не для того, – выплёвывала слова Жариста, – чтобы стать куклами в ваших грязных лапах. Мы искали у вас защиты, и не нашли. Так знайте! Любого, кто думает иначе, ждёт участь этой падали, что думала спрятаться у вас от возмездия…
Бандиты, как зачарованные, внимали ей, но не словам, выкрикнутым на пределе возможностей Жаристы, а самому факту обращения к ним женщины, да ещё воинственно настроенной до степени, стоившей жизни одного из них.
– Надо же, оказывается, Пустер не врал, – повернулся Тарпун к Монжору. – Он поистине имел с нею дело. А нэм его…
– Врал, – жёстко сказал Монжор. – Он убегал от неё, трус. А говорил о неразделённой любви… А нэм… Ты прав, он у него был высок. Гит.
– Что делать будем?
Монжор пожевал губами, но не ответил.
Жариста закончила свою пылкую речь-угрозу и опустила руку с кинжалом. Эйфория от содеянного и страшного напряжения сменилась у неё внезапной слабостью и пустотой, до безразличия ко всему. Протяни кто из мужчин сейчас к ней руку – и она позволила бы ему делать с собой всё, что тому пожелается.
Другие женщины, напротив, взбодрились, стали чувствовать себя увереннее, они без боязни посматривали на опритов поблескивающими от гнева и какого-то неясного превосходства глазами.
Зато бандиты слегка озадачились. Убийство одного из них, к тому же не кого-нибудь, а Пустера, снискавшего недобрую славу убийцы по воле вождей, всё-таки не считалось в их среде из ряда вон событием. Пустер и так был приговорён.
Но тут всё было каким-то не таким, неправильным, что ли, а вернее, необычным. Такое когда-нибудь увидеть ни у кого никогда даже в мыслях не возникало. И теперь им, с одной стороны, смерть Пустера от руки женщины казалась чудом, а с другой, – не хотелось самим получать уколы или ранения от одуревших, по их мнению, женщин.
– Оставьте их? – подал голос Монжор, помедлил и добавил с усмешкой: – Пусть остынут и сами созреют… Сами к вам придут. Готовьтесь лучше к ночлегу. А мы, – повернулся он к вождям, – решим, что и как будем делать дальше.
О женщинах, казалось, все вдруг позабыли.
Вокруг с ухмылками на лицах сновали бандиты и красноречивыми жестами выказывали своё отношение к плотной кучке женщин; красноватым пламенем горели многочисленные костры, поплыли дразнящие запахи еды и коввды.
Приунывшие подруги Жаристы с возмущением комментировали происходящее. Они хотели есть, им срочно надо было по нужде, но первого им никто, похоже, не собирался предлагать, а второе надо было делать на виду у десятков внимательно следящих за ними глаз мужчин.
Когда совсем стемнело и стало совсем невмоготу, женщины решились и смогли справить нужду. Для того они стали кругом, дабы скрыть творимое за их спинами, поочерёдно ныряющими туда подругами. Однако неясность положения всё больше раздражала многих из них. Каждой захотелось высказаться, хотя бы в своём кругу, облегчить душу, а ещё лучше – найти виноватого, того, кто вторгнул их в такое плачевное положение.
Но кто? Или кого надо было назвать виновным? Жаристу? Да, конечно, это она повела их за собой, но лишь тех, кому захотелось пойти за ней…
Пустера до того уволокли за ноги куда-то в сторону. У женщин появились вопросы к Жаристе.
– За что ты его… так? – спросила одна из них; ей уже надоело причитать о неприятностях, постигших в кругу мужчин.
Жариста тяжело вздохнула, отвечать ей явно не хотелось.
– Он знал… Он знал, за что, – наконец, медленно и устало проговорила она, глядя прямо перед собой. – И того достаточно.
– Но он благодарил тебя!.. За это!
– Он трус, потому и благодарил. Сам себя убить он никогда бы не решился… Благодарил, что я помогла ему… За всё…
Больше к ней не приставали, видя нежелание продолжать разговор. Переключились на другое.
– Уходить отсюда надо, – высказал кто-то общую мысль.
Жариста на слух узнала в говорящей Заруну, невысокую и стеснительную женщину лет семидесяти. Непонятно было, как она попала в компанию активных и решительных подруг. У Заруны в Габуне остались дети в доме мужа. Он у неё был таким же нерешительным, как и она, ни к каким общественным группировкам не примыкал. Её появление в хабулине Гелины перед вспыхнувшими в городе беспорядками было совершенно случайным, но, тем не менее, вернуться ей в свой дом не удалось. Зачем ей надо было тогда появиться к каниле правителя бандеки, Жариста не знала.
С такими, как Заруна, тихими и незаметными, как раз и случаются самые невероятные вещи: они оказываются именно там, где происходят нерядовые события, и против воли становятся активными участниками в них. Ведь ни днём раньше и ни днём позже что-то заставило её вдруг побывать у Гелины, с которой до того она никогда не встречалась. Всё остальное время – бегство из города, схватки с тескомовцами и енотовидными собаками, страшная ночь наводнения, – она жила надеждами, о которых знали все, что муж и дети её живы-здоровы, а невольные приключения вот-вот благополучно завершатся.