Рельсы под луной

Нельзя сказать, чтобы мои орлы допускали тяжелые нарушения. Разок, голову можно прозакладывать, сразу несколько экипажей раздобыли спиртного – но проведено это было со всей солдатской смекалкой: пьяных не видно, никто не шатается, даже и не пахнет, хотя сомнений у тебя не остается. У меня не было новобранцев – исключительно видавший виды народ, двое аж с двадцать второго июня сорок первого воевали, что для танкиста, мягко скажем, достижение нешуточное…

Ну и прочее – по мелочи. Однако на людей уже лег этот неуловимый отпечаток – словно бы и прежние, а все же чуточку не те. Не впервые я с этим сталкивался… и не впервые ничего нельзя было делать. Это в Венгрии, в сельской местности, я им находил занятия. А здесь… места себе не находишь, ждешь, чтобы побыстрее отправили отсюда – и, что уж греха таить, иногда и сам чуть-чуть примешь на душу. Не от тоски или какой-то безнадежности. Такое безделье и тебя самого разбалтывает, что уж там…

И вот тут вот я узнаю, что Пашка Гусар, башнер из первого взвода, вот уже несколько дней не ночует в расположении части, выскальзывает, стервец, неизвестно куда и возвращается только под утро, довольный, как кот, слизавший крынку сметаны. То-то он уперся, что спать будет не в домишке со всеми, а в танке – в доме, мол, от странных китайских запахов на него нападает дикий насморк и слезотечение. Командир танка ничего такого не заподозрил, он, хотя и с боевым опытом, но не наш, ко мне в роту назначен только перед самым переходом границы. Но я-то Пашку знал как облупленного и, когда мне доложили потихоньку, сразу понял, что к чему. Ну при чем тут «стукачи»? Толковый командир всегда располагает активом, проверенным и сознательным, который зря наговаривать не станет, а о том и о сем обязательно просигнализирует для пользы дела. Ничего тут общего со стукачеством, это уж к особистам, знаете ли…

Так вот, у Пашки, как писал поэт, была одна, но пламенная страсть. Женщины. Первый кобелина не то что в роте, а, я бы смело сказал, и в батальоне, а то и – поднимай выше. Удачливый такой кобелина, работал практически без осечек. И на родных просторах старался, и у мадьяр, и в Германии, и у чехов. Сто раз висел на волоске – и всегда как-то обходилось, везучий был ухарь. Ухитрился даже в сорок четвертом огулять пэпэжэ одного полковника – а полковник был такой, что ничего не стал бы разводить официально, а попросту положил бы на месте преступления из личного оружия, и сошло бы это ему с рук. Одному такому ухажеру – просто ухажеру, не успевшему ничего сотворить – он пулю и всадил меж глаз. И поди ты разберись, было нарушение приказа в боевой обстановке, или не было… Исключительно красивая была деваха, хотя и блядовитая, полковник на нее запал так, что зубами мог грызануть…

Вот за все эти подвиги Пашку и прозвали Гусаром – ну, и еще за то, что носил чисто гусарские усики и любил петь гусарские песенки из довоенной оперетты «Давным-давно» (по ней потом «Гусарскую балладу» сняли). До выпивки он, кстати, был не особенным любителем, так, за компанию. Самостоятельных рейдов в поисках всего, что горит, никогда не совершал. И причина неположенных отлучек могла быть одна-единственная, давно и прекрасно известная.

Ох, возликовала у меня душа! Раньше его никак не удавалось накрыть ни взводному, ни мне. А тут появился великолепный случай. Под трибунал я его отдавать бы не стал, но уж что-нибудь такое непременно придумал бы, чтобы ему потом долго икалось…

Не поспал я ночь и вышел на предрассветную охоту. В доме его нет, в танке его нет… Приехали! Занял я крайне удобную позицию, так, чтобы танк его был как на ладони, ждал минут сорок и дождался… Светать уже начало, крадется мой красавчик залезть в танк и притвориться, словно всю ноченьку там и дрых… На подступах к танку я его и цоп!

– Здравствуй, – говорю, – Гусар. Нагулялся? Только, я тебя умоляю, не рассказывай сказочек, будто ходил в соседний взвод за гаечным ключиком. Ты же с ними наверняка заранее не договорился, я сейчас их разбужу и спрошу про тебя, они скажут, что ты у них и не был вовсе… Информация у меня, Паша, полная и недвусмысленная. А сейчас я собственными глазами видел, как ты возвращался в расположение части, покинутое самовольно. Ты ж не первый год в погонах, ты еще в петлицах хаживал, должен понимать, что к чему… Отпираться будем, выдумывая что-нибудь на ходу, чтобы я тебя тихонько запрезирал за неуклюжие вымыслы? Или как?

Он, паразит, надо отдать ему должное, вилять и запираться не стал. Уронил голову:

– Виноват, товарищ капитан…

– Баба?

И тут он с непередаваемой интонацией выдыхает:

– Девушка…

Уже светает. И я прекрасно вижу его физиономию. Никогда раньше таким не видел. Лицо такое… одухотворенное, что ли, или попросту глупое, на себя не похож.

– Это надо понимать так, что она незамужняя? – спросил я. – Там, где ты прошел, девушек, которые таковыми были в половом смысле, с собаками не найдешь…

– Так точно, – говорит он с тем же дурацким видом. – Незамужняя…