Рельсы под луной

Воевал он, в общем, как все. В пехоте трудно в кустиках отсидеться, особенно если их нет. Да и свои же боевые товарищи не потерпят, чтобы кто-то хитрозадый отсиживался за кустом, пока они лоб под пули подставляют. Покритиковать могли очень даже жестоко. Была пара случаев, когда таких после боя находили с пулей в спине – и никаких концов…

Воевал, как все, имел награды. Вот только был превеликим мастером на всевозможные пакостные дела. Что греха таить, на войне случалось всякое: спиртное, барахлишко, немку прижали не так чтобы по доброму согласию… Но большинство этих радостей специально не искало: ну, уж если подвернулся случай…

А Федька случаев не искал. Он за этими «случаями» гонялся, как собака за кошкой. Малейшая передышка, малейшая возможность глотнуть водки, пошукать вещички, прижать бабу – будьте уверены, Федька на этот шанс кинется первым с превеликой охотой. С парой-тройкой нестойких элементов послабее духом, которые ему в рот смотрят и ходят перед ним на задних лапках.

Одним словом, для любого командира этакий орел – что чирей на заднице. Вот только за все время ущучить его никак не удавалось. Ловок был, стервец, надо отдать ему должное. Ухитрялся всегда без мыла выскользнуть. И я, и комвзвода его с превеликой радостью и облегчением закатали бы в штрафную роту – но всякий раз выворачивался. Оставалось – ну, скажем правду – ждать, когда его пристукнет или хотя бы серьезно ранит, авось после госпиталя попадет в другую часть. Скотина такая…

В японскую войну за ним поначалу не числилось грехов – но не оттого, что он волшебным образом исправился, а исключительно от того, что никак не подворачивалось случая проявить себя с плохой стороны. Шли мы быстро, по местам малонаселенным; если и попадется деревня, то такая бедная, что там даже Федьке нечем поживиться толком. Правда, он и там, по достоверным данным, ухитрялся раздобыть спиртное, а однажды втроем огуляли китаянку точно, но доказательств не было, а жаловаться она не стала, видимо, по причине забитости и незнания русского языка.

И однажды вошли мы в город. Чисто китайский, без эмигрантов. Не особенно большой городок, вроде нашего райцентра, но все же город, и домов много добротных, получше крестьянских, и народец зажиточнее, и магазины большие, и склады… Для таких, как Федька, прекрасная возможность втихомолку побезобразить. Я его, гада, к тому времени знал, как облупленного. Оживился, глаза блестят, весь как охотничья собака, когда она почуяла дичь… Комвзвода мне сказал с нехорошей мечтательностью:

– Если подловлю на чем-нибудь – загоню наконец в штрафную. Beдь никак не удержится, стервец…

У меня те же самые мысли. Только мне, как командиру роты, некогда следить за отдельно взятым стервецом, у меня и без того дел по горло. А в том, что не удержится, я не сомневался – ну, невозможно же всю роту загнать куда-нибудь в амбар и держать безвылазно. Некоторая свобода наличествует, есть возможность пошнырять там и сям…

Точно. Не удержался. Но получилось вовсе уж интересно, такое в жизни бывает…

Вошли мы туда ближе к вечеру, и все произошло на следующий день. Где-то ближе к обеду стою я во дворе, смотрю, как выгружают из «студера» патронные цинки – как раз нужно было пополнить боезапас у пулеметчиков, – и тут подходит ко мне китаец. Довольно пожилой, в халате, вида вроде бы простоватого, но, я сразу отметил, руки у него чересчур холеные. Никак не похоже, чтобы он этими руками зарабатывал себе на кусок хлеба. Никаких трудовых мозолей, ногти длинные, красным лаком покрыты. Не крестьянин и не пролетарий, словом. Но меня его социальное происхождение как-то не касается, у нас приказ – вести себя с мирным населением самым вежливым образом. Касаемо классовой борьбы и всего такого прочего – пусть китайцы разбираются сами, наша задача – бить японцев, не встревая в местные дела…

Обращается он ко мне на довольно приличном русском языке. Конечно, как все они, вместо «р» произносит «л», но я уж не буду стараться передавать его речь в точности. Передаю смысл.

– Командир, – говорит он мне. – Пойдем со мной, забери своих людей. Плохие солдаты, озорные, никто их не учил, что воровать нехорошо…

Я как-то даже и не стал разбираться, кто его ко мне направил и сказал, что я командир, – к чему? У меня в голове одна мысль, весьма радостная: ну, если Федька наконец попался на чем-то таком… Отлетался, соколик!

– Так, – говорю я. – Давайте, дорогой товарищ, начнем сначала. Вы кто будете?

Китаец объясняет:

– Зовут меня так-то, я – мелкий и ничтожный купчишка, еле-еле хватает, чтобы прокормить семью. Лавочка у меня неподалеку отсюда, за два квартала. Тысячу раз извиняюсь, господин командир, что посмел привлечь ваше высокое внимание, но я уже слышал от людей, что вашим солдатам безобразничать запрещено. У вас очень правильные порядки, никакого сравнения с японскими чудовищами, которых я вам желаю разбить и прогнать побыстрее…

И начинает решаться в таком вот ключе. Я говорю: