Рембрандт

— Один материал или знание материала еще не сделают из живописца истинного мастера. Недостаточно изучить по книге размеры и пропорции человеческого тела. В книге это отвлеченные понятия. Каждое человеческое тело представляет собой нечто новое и неповторимое, и в каждом случае приходится начинать сначала. Здесь может помочь лишь острый глаз, дар всевидения; дар этот, конечно, врожденный, но вы должны путем тщательных наблюдений развивать его и учиться пользоваться им…

В другой раз он сказал ученикам:

— Не сидите сиднем в мастерской, пока вы не нашли своего стиля. Не теряйте напрасно времени, копаясь в мертвой теории. Вглядывайтесь в природу. Обращайте внимание на все, что окружает вас. Смотрите на мужчину и женщину. Замечайте, как они двигаются, как ведут себя в обыденной жизни. Внимательно наблюдайте, что делают их руки и как смотрят глаза. Запечатлевайте в своей памяти, как люди плачут от счастья или смеются, когда им хочется плакать. Динамика естественного выражения чувств — это для художника все.

Однажды, бросив искоса иронический взгляд на Филипса де Конинка, который улыбнулся ему в ответ, Рембрандт сказал:

— Путешествия — превосходная вещь, но нет надобности отправляться в Италию и изучать там древнейших мастеров. Недостаточно увидеть то, что ими создано. Любой человек, владеющий кистью, может выучиться подражанию. Для вас важно найти собственные средства для достижения вершин искусства. Копирование и бессмысленное подражательство не сделают из вас мастеров. Равняйтесь по древним мастерам только в одном смысле — в смысле знания природы… Учитесь воспринимать ее каждый на свой лад…

Он продолжал, посмотрев в сторону Николаса Мааса:

— Никогда не пишите картин по канонам и образцу других живописцев. Учитесь на собственном опыте. Отправляясь бродить по окрестностям или просто по улицам города, не забывайте взять с собой альбом для эскизов. Ботаник, собирающий растения, берет с собой лупу, солдат — ружье, ученый — своего Виргилия или Эразма… Вокруг вас все находится в естественном движении; вам никогда не изучить этой динамики, сидя в мастерской. Делайте зарисовки с детей, стариков, животных. Бродите по берегам Амстель или Эй, это не потерянное время: вы всегда увидите там и персов, и русских, и моряков всех наций, распутных женщин и музыкантов, трактирщиков и лоточников. И не забывайте о нашем собственном квартале, где до сих пор можно встретить живых пророков и волхвов…

— А идеал древних? Красота? — как-то осмелился спросить Дюлларт, думая о Микельанджело и Ронсаре.

Рембрандт рассмеялся, покачав головой:

— Красота не существует сама по себе. Красота — это иллюзия. Вы делаете вещи красивыми только собственным умением видеть их и вашей способностью воплотить виденное на полотне. Я всю жизнь во всем искал естественность природы, никогда не увлекался ложным блеском изысканных форм. Природа, природа… Художника делает великим не то, что он изображает, а то, насколько правдиво воссоздает он в своем искусстве природу… Не прельщайтесь обманчивой видимостью… Жизнь — это все.

Рембрандт закончил «Философа».

Маас и Майр, де Конинк и Дюлларт следили за сильной загорелой рукой мастера, без устали двигавшейся по холсту; они чувствовали дыхание гения, оживлявшее мертвые формы.

И вот «Философ» перед ними. Великий, серьезный и живой. Еще мазок — и он, думается, повернет свою голову в берете, откроет рот и заговорит… Рука, покоящаяся на бюсте Гомера, вот-вот соскользнет с холодного гипса; другую руку он подымет сейчас в коротком выразительном жесте оратора… Так пишет мастер.

Несколько дней ученики не решаются взяться за кисть. Слова Рембрандта и еще больше дела его, сильнее, чем когда-либо, заставляют их задуматься над собственным несовершенством… Один Николас Маас продолжает работать. Он пишет полотно в коричневых тонах, сюжет его картины обнаруживает замаскированное сходство с только что законченным «Философом» Рембрандта. Маас хвастает своей картиной перед другими учениками. Ну разве не плодотворно использовал он годы учения у мастера?

— Никаких древних мастеров, никаких правил — только природа! — говорит он Филипсу де Конинку, на которого смотрит несколько сверху вниз: ведь картин бедняги никто не желает покупать.

— Но и никаких подражаний, — коротко и сухо бросает Филипс. — Ни древним, ни новым мастерам!

Маас оторопело глядит на него.

— Почти Рембрандт, — говорит де Конинк, указывая на полотно Николаса, — не хватает только одной вещи…

— Разве? Чего же именно, по-твоему? — спрашивает Маас, раздраженный высокомерным тоном Филипса.

— Того, что делает Рембрандта Рембрандтом, — с холодной насмешкой отвечает Филипс.

Маас ничего не понимает. Он говорит:

— Я буду еще упорнее работать.

— Бесполезно. У тебя достаточно опыта. Тебе надо найти то, что сделает из тебя Николаса Мааса.

Поднимаясь по лестнице, де Конинк, провожаемый беспомощным взглядом широко раскрытых глаз Мааса, думает: «Глупец! Ты не понимаешь, что ты ровно ничему не научился!»

XVI