Ремесло древней Руси

В некоторых случаях мы встречаемся с более прочной совместной деятельностью нескольких человек. Так, напр., солеваренное дело в Старой Русе находилось в руках небольших товариществ, состоявших из 3–5 «суседей» или «сябров».

О таких производственных, а не торговых товариществах говорит и Псковская Судная Грамота[1509]:

«А кто на комъ оучнетъ искать сябренаго серебра, или иного чего, опрочь купетского дѣла и гостебного, да и доску положитъ на то, ино то судитъ на того волю, на ком ищуть, хочетъ самъ поцелуетъ иди своему исцу у креста положить, iли с нимъ на поле лѣзеть» (курсив наш. — Б.Р.

).

В отношении сябров и суседей мы только в некоторых случаях можем предположить непосредственное участие складников в производстве. Статья Псковской Судной Грамоты говорит о нескольких хозяевах, пайщиках предприятия, вносящих деньги и заключающих между собой договор («дъска»); рабочими в этом совместном предприятии могли быть совершенно иные люди, но не исключена возможность и объединения нескольких ремесленников, например, для совместного сооружения гончарного горна или складской («волчей») домницы[1510].

Наиболее типичной мы должны считать небольшую мастерскую, обслуживаемую 1–3 ремесленниками[1511]. Разделение труда не могло быть особенно сильным в русском городе, так как незначительные масштабы каждого отдельного ремесленного предприятия не позволяли расчленить производственный процесс. То же самое наблюдается и в западноевропейском средневековом городе: «В эпоху расцвета феодализма разделение труда было незначительно…» «В земледелии оно (разделение труда) затруднялось парцеллярной обработкой земли, наряду с которой возникла домашняя промышленность самих крестьян; в промышленности же, внутри отдельных ремесел, вовсе не было разделения труда, а между отдельными ремеслами оно было лишь очень незначительно»[1512].

Незначительность разделения труда не препятствовала появлению неравенства как между ремесленниками одной специальности, так и внутри одной мастерской. В последнем случае неравенство обусловливалось не столько разным положением в производственном процессе, так как и мастер и его подручный нередко выполняли одинаковую работу, сколько разным отношением к средствам производства (помещению, оборудованию, инструментам, сырью).

К сожалению, наши сведения о мастерах и их помощниках чрезвычайно ограничены.

К перечисленным выше (не вполне определенным) сведениям писцовых книг о «суседях» и «захребетниках» на дворах разных ремесленников можно добавить кузнецов, так как кузнечное дело обязательно требует участия 2–3 человек. Иногда источники говорят о мастере и его «дружине», т. е. группе помощников, артели, возглавляемой им[1513].

Письменное указание мастеров и глухое упоминание их дружин обычно для живописцев. Выше уже отмечалось, что у писцов и иллюстраторов книг выделялись старшие мастера, исправлявшие работы — своих помощников или выполнявшие ту часть работы, которая требовала особой квалификации (красное и золотое письмо, заставки, инициалы). По всей вероятности, такими же старшими мастерами были и те ювелиры, которые ставили на изделиях свое имя рядом с именем князя и епископа. Отдельные мастера могли быть очень состоятельными людьми. Таков, например, псковский мастер-строитель Кирилл: «На другое лѣто самъ мастеръ Кирилъ постави церковь въ свое имя, святый Кирилъ, у Смердья моста надъ греблею» (курсив наш. — Б.Р.

)[1514].

Постройка церкви во Пскове расценивалась в зависимости от размеров от 30 до 400 рублей[1515].

Если мы возьмем самую низкую стоимость, то и в этом случае сумма в 30 рублей будет очень значительной: в среднем 1 человеко-день строительных рабочих равнялся в 1420 г. 1/200 рубля.

Следовательно, мастер Кирилл потратил средства в сумме, равной оплате 6000 рабочих дней[1516]

.

Особое значение в вопросе о внутренних взаимоотношениях ремесленников приобретает 102-я статья Псковской Судной Грамоты: «А которий мастеръ иметь сочить на оученики оучебного, а оученик — запрется, ино воля государева, — хочетъ самъ поцелуетъ на своемъ оучебном, или оученику верить»[1517].

В статье этой, относящейся к началу XV в., ученичество рассматривается как уже укоренившееся, обычное явление. Ученье у мастера было платным, причем самое появление статьи в Судной Грамоте нужно объяснить участившимися конфликтами между мастером и учеником из-за платы.

Как мы знаем из истории западноевропейского ремесла, такие конфликты возникали тогда, когда мастера искусственно растягивали срок обучения[1518].

Это могло произойти в том случае, когда мастер, не обучив всем тонкостям ремесла, оставляет у себя недоучившегося ученика, которому трудно найти себе другое место, или же в том случае, когда мастер удерживает ученика, уже усвоившего науку, пользуясь безвыходностью его положения.

И в том и в другом случае мастером руководило стремление подольше пользоваться как платой за учение, так и рабочей силой ученика-помощника.