Реминискорум. Пиковая дама

Он ведь и в галерею хотел пойти с Тороповой. Не ради выставки средневекового быта, а просто побыть рядом, прикоснуться лишний раз. К тому же это ночь музеев. Можно быстренько пробежаться по залам, а потом… Борька умеет держать язык за зубами, да и выболтать ему некому, кроме Гретки, а она с Верой не общается. Но Вера-жена попросилась с ним, и он не смог отказать.

* * *

…Стоило им покинуть отраженную комнату, как дверь за ними захлопнулась, и они очутились в темноте и тишине.

Тьма постепенно рассеивалась. Друзья стояли на булыжной мостовой, которая тянулась, сколько хватало взгляда, и пропадала справа и слева в полной темноте, откуда равномерно дул сухой холодный ветер. На узкой улочке друг к другу тесно лепились старинные двухэтажные дома.

Алексей поднес руки к лицу и поразился: от них исходило слабое голубоватое свечение. Приглядевшись, он обнаружил, что только это свечение, исходящее от него и остальных троих друзей, похоже, и было здесь единственным источником света.

Грета, ежась от ветра, подумала о том, что это место больше похоже не на реальную улицу, а на грубый муляж настоящего мира. Дома походили на плоские фанерные декорации, не отбрасывали теней, в окнах не мелькало ни огня, ни человеческой тени. Над головами простиралась беззвездная чернота. Реальными выглядели только двери в домах: добротные, тяжелые, из дубовых досок, с металлическими кольцами вместо ручек.

– И что нам теперь делать? – спросила Вера. – Я думала, этот кошмар уже кончился, а он, похоже, только начинается…

– Да… Видимо, мы все еще в зазеркалье, – расстроенно подтвердил Борис.

– Мне страшно, – призналась Вера.

Алексей сжал ее ладонь:

– Не бойся, я с тобой.

Вера криво усмехнулась:

– Да неужели? – Но руку отнимать не стала, и Алексею показалось, что это добрый знак.

Борис сделал несколько шагов и огляделся:

– Пусто, никого нет. И двери все одинаковые… Ну что, зайдем в какую-нибудь из них и посмотрим, что там?

Грета кивнула и без долгих рассуждений потянула за тяжелое металлическое кольцо на одной из дверей. Та неожиданно легко отворилась. Друзья один за другим шагнули внутрь, жмурясь от ослепительного света.

Белая гладь. Лед и снег. Низкое полярное солнце. Ветер, от которого холодно даже глазам. Белизна, ослепительно яркая после сумрака. На горизонте неровные скалы, занесенные снегом.

– Не оч-чень-то тут дружелюб-бно, – пробормотала Вера, стуча зубами: дикий холод пробирал чуть ли не до самых костей. – Может быть, вернемся? Ой… А это что еще за чертовщина?

Сугроб неподалеку распрямился, сверкнул глазками-бусинками и издал приглушенный рык. На путников смотрел исполинский белый медведь. Из окровавленной пасти медленно падали крупные багряные капли. Между лап медведя раскинулось растерзанное человеческое тело. Из неровных ран торчали белые обломки костей. А лицо… лицо…

– Бежим отсюда немедленно! – закричал Алексей, схватил Веру за руку и понесся обратно к двери. Как раз вовремя: медведь поднялся на задние лапы и заревел, обнажив измазанные кровью клыки; в его глазках полыхнула ярость.

Дверь, к счастью, отворилась так же легко, как и впустила их внутрь. Они вывалились на булыжную мостовую, переводя дух; Алексей захлопнул дверь, которая тут же затряслась: видимо, медведь, недовольный незваными гостями, ревел и скребся изнутри. Вскоре скрежет утих, а вместо двери на стене дома возникло овальное медное зеркало. Зеркало равнодушно отражало четыре перепуганных лица, потом три: Вера, пошатываясь, отошла в сторону, и ее вырвало. Грета пританцовывала на месте, спрятав кисти рук подмышками, чтобы скорее согреться. Этому фокусу ее когда-то научил Макс. Интересно, как бы он повел себя на ее месте? Как отважный исследователь паранормального или тоже драпал бы без памяти, как они все?

– На секунду мне показалось, что у этого бедняги мое лицо, – неуверенно заметил Борис.

Алексей поднял голову:

– И мне.

Грета ничего не сказала, только кивнула, вспоминая о том же самом.

– Я бы решила, что у вас мания величия, – сказала Вера, морщась и вытирая рот, – но…

– Но что?

– Лицо было мое. Чудовищно.

– Наваждение какое-то. – Алексей потер лоб и огляделся. – Что все это значит?

– Ясно только одно: эта дверь нам не подходит, – резюмировал Борис. – Попробуем заглянуть в другую? Может, выход там…

За новой дверью затхлость улицы отступила, сменившись запахом травы и жаркого луга. В глаза ударило летнее солнце. В ясном небе вились стрижи. Широко, куда ни посмотри, вокруг простирался пышный цветущий сад, а вдали, у горизонта, голубели острые горные пики. По саду бродили звери, знакомые и незнакомые; жираф обгладывал ветви деревьев, а из источника рядом с оленями и лошадьми пил, склонив голову, ослепительно белый единорог.

– Смотрите, единорог… – упавшим голосом сказала Вера. – Белый.

– Все лучше белого медведя, – философски заметил Алексей. – Хотя бы не сожрет нас…

– Ага, – поддакнула Грета. – Чертовски мило. Уже не медвежий угол, а натуральный райский уголок.

– Кстати о «сожрет»… Может, еды какой поищем? – поинтересовался Борис. – А то живот уже сводит. Вон там, похоже, яблоня… Ого!