Ремонт

Но к Кристинке у нас раньше хорошее отношение было. Мы её считали не училкой, а человеком – потому и кличка у неё по имени. Она к нам в школу пришла, когда мы в пятом учились. Весёлая такая была. И конфетки детям дарила. На каждом уроке, представляете, каждому ребёнку по конфетке. А потом скурвилась, стала как все училки. Конфет уже нет, и сорвётся, бывает, и всем двоек наставит, и орать начала, а раньше с нами песни пела на английском. Я слышала: ей завуч сказала, нечего, мол, песни петь, надо оценки выдавать нормальные и соответствовать программе. А программа по английскому такая, что без репетитора ни слова не понять. Картинок много только красивых в учебнике – он тупо перепечатан с иностранного, – так ведь что иностранцу хорошо, то русскому смерть.

Это что же, спрашивается, надо сделать с человеком, чтобы он в пятом классе дарил детям конфеты, а в девятом готов был убить ребёнка за невыученный урок!

Ну, ей к тому же двадцать шесть уже стало, а не двадцать два, Кристинке, так что она бесится, как наша кошка, когда её гулять не пускают. Где ей гулять, Кристинке то есть, когда тут мы да ещё завуч.

В общем, орёт Кристинка на уроке, что предупреждала нас о контроше, и всё тут. И вдруг вылезает из-за своей первой парты медленно так наш Чебурашка. И говорит обычным голосом, как будто и не на подвиг идёт, следующее: