Ренессанс. У истоков современности

Стремясь получить место в курии, Лапо, похоже, отлично понимал, насколько нездоров и пагубен моральный климат при папском дворе. Проблема была не в отдельных индивидах, а в системе. Папский двор для удовлетворения своих нужд должен был полагаться на услуги безродных и саркастических интеллектуалов. Эти интеллектуалы, в свою очередь, вынуждены были ублажать патронов, от чьей милости зависели, оставаясь в то же время циничными и мятежными. Как можно было избежать того, чтобы неуемный цинизм, алчность и лицемерие, необходимость угождать извращенным деспотам, претендующим на то, чтобы морально наставлять все человечество, бесконечная борьба за доходное место при дворе духовного монарха не вытравили из человека все то, что в нем еще оставалось порядочного и достойного? Как можно было покончить с самоуничижением и жгучим чувством негодования?

Поджо нашел способ борьбы с этим недугом, от которого он сам так до конца и не оправился, – насмешки, неудобные и скабрезные насмешки «Фацетии». Смех давал ему некоторое облегчение, но явно недостаточное. Отсюда – серия диалогов: «Об алчности», «О лицемерии», «О знатности», «Об изменчивости судьбы», «О несчастии человеческой жизни» и т. д. В них он взял на себя роль крайне серьезного моралиста. Существует прямая связь между анекдотами и моральными эссе, но жанр морализаторских очерков позволил ему развить идеи, намеченные в анекдотических историях.

В эссе о лицемерии тоже присутствуют сюжеты о клириках-развратниках, но они являются частью более глубокого анализа институциональной проблемы: почему церковники и прежде всего монахи особенно предрасположены к фарисейству? Есть ли какая-то взаимосвязь между профессией религиозного служителя и склонностью к двуличию и шарлатанству? Безусловно, здесь замешаны и сексуальные мотивы, однако не только они повинны в том, что развелось столько лицемеров в таких солидных заведениях, как курия, и среди монахов, прославившихся показной набожностью и напускной аскетической бледностью и домогающихся различных бенефиций, благ и привилегий. Невозможно лишь сексуальной озабоченностью объяснить существование еще более многочисленной когорты фарисеев вне курии: в среде обаятельных проповедников, зарабатывающих немалые деньги своими зычными голосами и угрозами осуждения на вечные муки. Есть они и среди миноритов, заявляющих о приверженности правилам ордена Святого Франциска, но исповедующих моральные принципы бандитов, и в ордене нищенствующих монахов с их котомками, длинными волосами и притворством, будто они живут в священной бедности, и в стане исповедников, выпытывающих самые сокровенные тайны и мужчин и женщин. Почему бы всем этим манифестантам экстравагантной религиозности не укрыться в кельях и не посвятить жизнь только лишь молитвам и соблюдению постов? Но нет. Демонстрация набожности, смирения и презрения к окружающему миру служит им прикрытием алчности, лености и тщеславия. Конечно, скажет кто-то, есть хорошие и добропорядочные монахи. Но их мало, очень мало, и они тоже постепенно втягиваются в пороки, поскольку неизбежность развращения является неотъемлемым свойством такой профессии.

«Поджо», в роли одного из персонажей диалога, заявляет, что фарисейство лучше, чем открытое насилие. Его друг Алиотти, аббат, с ним не согласен: оно дурнее, поскольку каждый может прочувствовать ужас, испытываемый сознавшимся насильником или убийцей; намного труднее защититься от обмана. Как же распознать лицемера? Если его притворство похоже на правду, то очень сложно отличить подлог от истины. В диалоге перечисляются характерные признаки фальши. С подозрением следует относиться к любому человеку, который демонстрирует чрезмерную непорочность в жизни22; ходит босой по улицам, с лицом грязным и в поношенном одеянии; афиширует презрение к деньгам; то и дело упоминает имя Иисуса Христа; хочет, чтобы его считали хорошим, но реально не сделал ничего хорошего; зазывает к себе женщин для удовлетворения своих желаний; снует повсюду, уходя из монастыря, в поисках славы и почестей; выказывает приверженность к постам и другим аскетическим занятиям; побуждает других людей оказывать ему услуги; не желает признавать или возвращать то, что ему дают в долг.

Практически любого священника или монаха, имеющего отношение к курии, следует считать фарисеем, писал Поджо, ибо исполнять высокие предназначения религии там невозможно. И если вам в курии встретится человек, проявляющий особое смирение, знайте: это не просто фарисей, а фарисей в высшей степени. В общем, надо остерегаться людей, которые кажутся слишком совершенными, и помнить, что в действительности очень трудно быть порядочным: «Difficile est bonum esse».