– Какое у вас красивое имя, Санси, – похвалил Рено, которому рыжая девочка стала необыкновенно мила, как только он узнал, что она состоит в родстве с Маргаритой Прованской.
– Благодарю вас, но только королева и люди, которых я люблю, имеют право называть меня по имени, – заявила она сурово. – Неведомо кому называть меня просто по имени непозволительно.
– До сегодняшнего дня я не считал себя неведомо кем, – вздохнул Рено, – но мадам Бланка позаботилась о том, чтобы я осознал собственное ничтожество.
– Не говорите жалких слов! Даже если старуха вами пренебрегает, ваша знатность, хоть она и досталась вам незаконным образом, заметна с первого взгляда. Быть одним из Куртене, родственником византийского императора, вовсе не пустяк. К тому же ваш отец был рыцарем легендарного короля-прокаженного, а ваша мать таинственной знатной дамой!
Есть от чего воспламениться воображению! А скажите, имя вашей матери тайна и для вас?
– Нет. Я знаю, кем она была, но ее тайна для меня священна.
– Я и не собираюсь вас просить ее нарушить. Но не сомневайтесь, очень скоро множество дам будут вам строить глазки…
– Рискуя лишиться милости мадам Бланки, о всемогуществе которой вы сами только что упомянули? Не слишком ли пылкое у вас воображение?
– Я знаю, о чем говорю. И не сомневаюсь, что уже две или три из них мечтают о том, что выведают у вас эту тайну… Однако вернемся к тому, с чего начали: неужели неизвестно, почему старуха с первого взгляда прониклась к вам такой неприязнью?
– Умоляю вас, не называйте ее так. Даже если она прониклась ко мне неприязнью, как вы изволили выразиться, и я тоже, совершенно очевидно, никогда не почувствую к ней тепла и симпатии, подобное обращение меня смущает. Все-таки она королева!
– Я тоже вам скажу, что пока Его Величество король был ребенком, она правила, как истинная государыня, и умела держать в узде даже самых мятежных баронов – среди которых, к слову сказать, были и ваши де Куси. Ничего не скажешь, она мудро управляла королевством. Но теперь Его Величеству уже тридцать, он вырос, набрался ума, мужества и отваги и вполне способен сам управлять государственным кораблем!
– Но по-прежнему продолжает слушаться советов матери, вы это хотите сказать? Но ведь это так естественно!
Брови юной Санси сомкнулись от негодования: – Клянусь святым Иоанном Крестителем и святым Элуа, покровителями наших родных земель в Сине, вы рассуждаете с воистину монашеской кротостью! Какого черта вы не сделались тамплиером, а стали дамуазо при плаксивой Филиппе де Куси, самой скучной и занудной даме из всех, кого я знаю? Нужно сто раз стать… мадам Бланкой, чтобы сделать ее своей подругой. Я не спорю, что Филиппа не уступит ей в набожности, к тому же она несчастлива в замужестве. Мадам Бланка любит таких, их горести утешают безутешную вдову.
Рено не успел ничего возразить юной собеседнице: королевский лакей крикнул, чтобы подвели лошадь баронессы де Куси, девочка мгновенно исчезла, а Рено направился навстречу госпоже Филиппе, которая была погружена в глубокую задумчивость и не сказала ни единого слова своему дамуазо, который помог ей сесть в седло иноходца. Всю дорогу до дома она молчала. Рено это очень обеспокоило, и в голове у него вертелся вопрос: не послужит ли недовольство Ее Величества, невольной причиной которого он стал, основанием для того, чтобы уволить его со службы? Его бы это страшно огорчило. Не потому, что он дорожил своей новой должностью, и даже не потому, что потерял бы вожделенную возможность стать рыцарем, как пообещал ему барон де Куси, а потому, что больше никогда бы снова не попал во дворец и не увидел бы вновь молодую королеву. Одна мысль об этом жестоко терзала его сердце.