Реплика в зал. Записки действующего лица

Надо учесть, что в этом кабинете я был как бы представителем от мира кино, непонятно как залетевшим в славный мир телевидения. А Лапин как руководитель телевидения находился в неубывающем конфликте с министром кинематографическим - Ермашом. Последний считал, что новые фильмы надо сначала год-другой прокатывать в кинотеатрах, получить с них доход, а только после этого передавать телевидению. Лапин же хотел получать новые фильмы сразу и сразу показывать по ТВ. Надо же было такому случиться, что именно в день моего визита, с утра они слехстнулись в ЦК, где был поддержан Ермаш! Лапин, когда я явился, как раз переживал поражение. Его следующая тирада оказалась злободневной и тематически заостренной:

- Это еще надо проверить, - выкрикнул он по-молодому, - говорил ли Ленин, что из всех искусств для нас важнейшим является кино! Это еще надо доказать. Это Луначарский так записал, якобы с его слов! А что Ленин действительно говорил про кино - неизвестно!

В первый и последний раз я стал тогда свидетелем, как в высоком кабинете, в таком высоком, что из него буквально вся страна видна, запросто сотрясают основы ленинизма.

Для такого смелого афронта надо было очень уверенно себя чувствовать...

К столь уверенному в себе человеку и пришли со своим предложением Самойлов и Никифоров. Они для него были, конечно, козявки - со всеми их заслугами. У них был талант, а у него зато все остальное. Он знал лучше, что требуется телевидению, а, значит, советскому народу.

Он сказал - нет, это нам не надо. Не надо, сказал он, перетряхивать исподнее известного человека. Так незамысловато виделась ему вся яснополянская драма. И Лапин наложил лапу. Простите незамысловатый каламбур...

Огромной властью был наделен человек. И отныне все знали, что про уход и смерть Толстого для ТВ - не надо. С такой идеей и не возникай - безнадежно.

Подобного рода верховное запретительство самым решительным образом остужало головы творцов, кто при определенных обстоятельствах мог бы заняться делом сценического освоения образа Толстого.

Но было и другое, может быть, даже более серьезное: в самом силовом поле этой темы было нечто, что сопротивлялось. Останавливала, так сказать, крупность материала, страх с ним не совладать.

В самом деле, кажется, любую из исторических персон вполне можно представить показанной в том или инои эпизоде. Заскочил некий персонаж на бал, а там Пушкин танцует. Вот он остановился, сказал что-нибудь историческое и может навсегда исчезать из основного сюжета. Возможно такое? Да вполне... Или другой герой идет вдоль реки Волги, глядит - грузчики баржу разгружают. И там один из грузчиков - молодой Горький. "Челкаш, - зовет кого-то молодой Горький, - подсоби!" Больше Горький может в действии не появляться, мы и так запомним, как рождалась идея известного рассказа..

А попробуйте представить в подобной мимолетной мизансцене Льва Толстого - никак не получается. С этой бородой, глазами, наворотами представлений о его мудрости, величии, масштабе - нет, его мимоходом никак не покажешь. Не смотрится он на периферии, в ряду других, смотрится только в центре.

С этим обстоятельством ничего не поделаешь, оно объективно. Поэтому не приходится рассчитывать, что пьеса о Толстом может пожаром пройти по театрам. Должны найтись те единичные режиссеры и актеры, которым, во-первых, это интересно, а во-вторых, это по плечу. Ниже я назову некоторых: одни могли бы, но не захотели, другие хотели и могли бы, но им не дали.

Известно, что ряд драматургов подступали писать про уход и смерть Толстого - поистине манящая творческая задача. (Говорю именно о театральных пьесах, кино пока не касаюсь). Например, Сергей Ермолинский - плодовитый драматург и сценарист, талантливый мемуаристе. Его проза о толстовском финале - высокого качества.

Рекомендацию для поступления в Союз писателей мне давал известный советский драматург Исидор Шток. Среди многих его пьес - широко шедший и ставший фильмом "Ленинградский проспект", шлягерный кукольный спектакль Сергея Образцова по его веселой "Божественной комедии". Узнав про мою "Ясную Поляну", попросил прочитать. "А я вам потом свою пьесу покажу, о том же". Мою прочитал, сказал, возвращая экземпляр: "Нет, свою не дам..."

Дальше других в реализации трудного замысла прошел маститый молдавский писатель Ион Друцэ. Еще приступая к "Ясной Поляне", я знал, что пьеса "Возвращение на круги своя" им уже написана. В газетном интервью главный режиссер театра Советской армии Андрей Попов даже сказал, что она находится в портфеле театра и будет ставиться. Интервью сохранилось в моем архиве. Почему у Друцэ произошло тогда торможение, почему вдруг он свою пьесу переделал в повесть и опубликовал как прозу, я не знал и знать не хотел. Как вы теперь понимаете, даже такое соперничество меня не остудило. Вот и получилось, что первым исполнителем роли Толстого на русской сцене стал народный артист СССР Александр Щеголев. Произошло это на пять лет раньше, чем Ильинский сыграл в Малом театре по Друцэ.

Заговор против любви