Реплика в зал. Записки действующего лица

Пришли и дали

Мое хождение не за три моря, а на добрых (да и недобрых тоже) три с лишком десятилетия в мир кино, начиналось почти как авантюра. Потом же - исподволь, незаметно, постепенно - все обернулось таким серьезом, что, как целым остался, - даже и не знаю...

А "виноват" был Евгений Данилович Сурков. О нем уже вспоминалось в "толстовской части" книги, здесь - о начале общения...

Прихожу как-то в редакцию (была осень 1969 года, я заведовал отделом литературы и искусства в газете "Труд"), говорят: звонил Евгений Сурков, просил перезвонить, оставил телефон.

"Вот еще! На хрен он мне нужен!"

Сурков в идеологических сферах был большой шишкой. Раза два или три слышал его выступления - громоподобные, истеричные, возглашавшие истовую верность принципам партийного руководства. Меня, если честно, они коробили прямолинейностью, этакой ангажированной бесстыжестью, хотя по ораторству как таковому то был высший пилотаж. Но было все как-то "с перебором", очень уж "слишком". Сам себе я казался настроенным более либерально.

"Нет, не буду звонить! Мы не знакомы, что ему надо? Хочет, небось, статью предложить. Обойдемся...". И не отзвонил.

Сурков снова позвонил, не застал, позвонил в третий раз, и мы, наконец, поговорили. Я услышал:

- Не пойдете ли ко мне заместителем в журнал "Искусство кино"?

- А вы, Евгений Данилович, извините, там кто?

- Я там с недавних пор главный редактор, вам предлагаю стать заместителем главного редактора, членом редколлегии... Может быть встретимся, поговорим?.. Могу подъехать в центр...

Мы встретились и стали прогуливаться по Тверской между Пушкинской площадью и Триумфальной, бывшей Маяковского. Через дорогу возвышалось давно ставшее мне родным здание "Труда", приметно отделанное майоликой, потом оно перешло в распоряжение "Известий". "Видят ли меня оттуда, созревающего для измены?" - думал, прохаживаясь на пару с приземистым седым человеком с неестественно белым лицом.

В газете оказался вскоре после окончания университета. Литсотрудником побродил по нескольким отделам, что заняло года три-четыре, "был замечен", как сказали бы в старину, повышен до замзава в отделе литературы и искусства, а через полгода назначен в заведующие. Пять лет заведовал. О степени симпатии ко мне говорило хотя бы то, что недавно главный редактор брал меня с собой в Финляндию, где мы вдвоем отлично провели время. Чего еще желать молодому журналисту? Пишет, много печатается, уже есть имя. В театрах идут пьесы. Поданы документы для вступления в Союз писателей. И здоровье в порядке: только что в Петровском парке пробежал без остановки 30 километров за 2 часа 29 мин 27 сек. - для интеллигентного человека не плохо. Известный театральный критик Саша Свободин тогда говорил: "Даль бегает, как лошадь, пьет, как лошадь, и работает, как лошадь".

Словом, карьера развивалась нормально, даже, можно сказать, хорошо.

Одно, правда, начинало смущать: все отчетливее понималось, что газета, если заниматься ею честно, и литературное сочинительство, если мыслить его на профессиональном уровне, совмещаются плохо. Все чаще думалось о работе в толстом журнале, например, - другой ритм, другая интенсивность. Думалось-то думалось, но где варианты? И вот - само идет в руки. "Искусство кино" - именно толстый журнал, "теоретический", один номер в месяц. Да и ранг - зам главного - звучит впечатляюще, зарплата больше.

То, что я в области кино на тот момент представлял собою идеальный пример необразованного болвана, как-то не останавливало: на месте разберемся!.. Все мало-мальски здравые сомнения застила главная и тайная отрада: я переступал порог кинематографа, а значит оставалось рукой подать до давней мечты: писать сценарии!

И непосредственно на Тверской, которая тогда называлась улицей Горького, дал Суркову согласие.

Но почему его выбор пал на меня? Никогда не спрашивал, могу только догадываться. Конечно, он мог читать мои статьи о театре в "Литературной газете", в "Советской культуре" или в том же "Труде", изредка я писал и о новых фильмах. Но вряд ли решило это. Скорее другое.

Однажды из отдела печати ЦК меня попросили изложить на бумаге свои соображения о работе отдела театра "Советской культуры" - была такая практика: в порядке помощи партийным чиновникам просить специалистов поделиться мыслями. Я поделился, довольно развернуто. Ту мою большую справку, убрав подпись, направили даже главному редактору газеты, так сказать, для руководства. Она, значит, им понравилась. А Сурков бывал в ЦК часто, любил это дело. Там ему и могли сказать, что, мол, "есть такой парень". Он и запомнил. Он был тертым аппаратным калачом, толк в плетении интрижек и интриг знал, ему в заместителях был удобнее "человек со стороны", чем с кем-то в кино уже связанный.