Репортаж без микрофона

Получилось так, что в самый разгар Олимпиады Николаю Озерову пришлось улететь в Канаду, где в это время начиналась серия игр советских хоккеистов с североамериканскими профессионалами. И вот на следующее утро после того, как Коля улетел, бригада наших комментаторов собирается, как обычно, на летучку. У всех хорошее настроение, у меня тоже. Начинают распределять виды спорта: Еремина – туда, Спарре – сюда, Семенов – туда, ну а Махарадзе (пауза) – на бокс. Не скажу, что я был полным профаном в этом виде спорта, знал многих грузинских боксеров, с удовольствием смотрел их бои. Но комментировать бой самому? Это же наглость! А как скажешь, что малосведущ в нем? Сразу ведь спросят: «Чего же вы тогда летели на Игры, если не готовы?»

Пошел я на бокс. А в то время один знаменитый боксер очень хотел попасть в комментаторы. И, соответственно, наша кабинка постоянно была в фокусе его внимания. Казалось бы, чего лучше – выход найден. Но инструкция, полученная мною на планерке, гласила: ни в коем случае не подпускать этого боксера к микрофону. И вот представьте положение: я выпроваживаю специалиста – мол, Москва просит один голос, смотрю в его удаляющуюся спину и думаю: «Боже мой, что я делаю?»

Начинается репортаж. Волнуюсь так, что в голове какая-то каша. Представляю соперников: «В левом углу Кескинен, в правом углу – Нкуа Моту из Конго». Оба в белых трусах, финн в синей майке, африканец в красной. Соображаю, что на черно-белых экранах их майки будут выглядеть одинаково темными. Тогда говорю, что у одного из соперников 352-й номер, а у другого – 172-й. Чтобы навести полную ясность, уточняю, что у финна одна белая полоска на боксерках, а у Нкуа две. Но и на этом не успокаиваюсь: следующую минуту посвящаю рассказу о носках спортсменов. И только после этого до меня доходит, что есть куда более заметное различие между спортсменами: один из них – негр.

Дальше – больше. Во время одного из следующих боев операторы начинают показывать какого-то сидящего на трибуне импозантного немолодого и абсолютно незнакомого мне человека. Камера наезжает на него раз, второй. Я игнорирую это и изо всех сил акцентирую внимание на перипетиях боя. Но когда его показывают в десятый раз, мое игнорирование становится, мягко говоря, идиотским. К счастью, кабинки у нас были открытыми, высовываю голову в сторону своих зарубежных коллег и от одного из них слышу: «О, Шмеллинг!» Слава богу! Я тут же вываливаю на зрителя все, что мне известно об этом знаменитом немецком боксере и о его легендарном противостоянии с великим американцем Джо Луисом. Потом в зале появляется следующий гость – Эмиль Затопек. Наконец-то пришел праздник и на мою улицу: чеха я знаю довольно хорошо, как-то даже брал у него интервью. Но едва открыл рог, как из наушников донесся негромкий, но довольно твердый совет Москвы: «О Затопеке – ни слова!» Выдающийся бегун был из тех, кого не порадовала «братская помощь» Советского Союза Чехословакии в августе 1968 года…

Меня часто спрашивали: в чем особенность моих репортажей? Почему они приемлемы и интересны для всех социальных групп населения, включая домохозяек и пенсионеров? Я размышлял над этим и, кажется, нашел верные ответы.

Одна из причин, думаю, заключается в том, что я никогда не врал или же максимально старался не врать. Всем хорошо известно, что была в нашей жизни эпоха, когда надо было привирать, привносить даже в спортивный репортаж элементы идеологии. Я всячески старался не делать этого, используя фигуры умолчания, подтексты, юмор, наконец.

Другая причина – эмоциональная напряженность репортажей. Одно время новое руководство спортивной редакции «Останкино» стало навязывать комментаторам такую, я бы сказал, псевдоакадемическую манеру ведения репортажа. Это когда, несмотря на напряженную борьбу соперников, изобилие опасных моментов у тех или других ворот, комментатор, как бы находясь над схваткой, спокойно и вальяжно рассуждает о происходящих на поле событиях примерно в таком стиле: «С точки зрения тактического замысла, воплощенного тренером в схеме 4×4×2, действия нападающего вызывают определенные нарекания…» Бред! Чепуха какая-то! Ни один матч я не комментировал в такой манере. Наоборот, всегда переживал сам и стремился свои эмоции передать болельщикам. Эмоциональная выдержанность нашей профессии очень часто – не на пользу.

И еще: я никогда не злословил в репортажах, не позволял себе едких поддевок, резких оценок. Свои обиды и плохое настроение всегда оставлял за дверью комментаторской кабины, старался быть доброжелательным и объективным. Как-то мы с Софико возвращались из Чехословакии с ретроспективного показа фильмов с ее участием. Вместе с нами летела сборная СССР по хоккею. В самолете оказались рядом со старшим тренером команды Виктором Тихоновым. Мы познакомились, и он попросил меня сделать несколько хоккейных репортажей. Я улыбнулся и, указывая на жену, ответил, что разбираюсь в хоккее примерно как она. И тут Виктор сказал удивительную вещь, за которую я ему благодарен по сей день: «Зато репортаж будет добрым».