Репортаж с поминок

- Продолжаем наш репортаж, - говорит он, в мгновение ока выхватив микрофон у дяди Даяна. Он быстро несет микрофон с волочащимся за ним шнуром к Рафи, но тут получается заминка, потому что Рафи сладко спит, положив голову на колени матери. Склонившись к спящему, тетя Гамер то ли напевает что-то, то ли нашептывает сказку...

- Тс-сс! - произносит она, когда Нейметулла подскакивает к ним. - Не трогай моего маленького. Спит. Устал. Так устал мой сыночек...

- Я всегда был против спанья! - снова заводит дядя Даян, но Неймет Намаз прерывает его:

- Спокойно, товарищи! Продолжаем наш репортаж. Слово предоставляется... - Неймет Намаз глазами отыскивает кого-то... (и ведь что значит сон!..) Дядя Даян, только что стоявший перед микрофоном, размахивая руками, спешит сюда откуда-то, с другого конца стола.

- Постой! Постой! - видимо, он кричит это Нейметулле. - Сейчас поглядим, кто тут... Под моими деревьями. По какому праву?! - и дядя Даян указывает куда-то рукой.

Я гляжу, куда он показывает, и вижу Садыка-киши; тот стоит под роскошным миндалевым деревом и любуется цветами. (За ним в кустах какое-то движение, вроде бы кто-то прячется, но Садык-киши ничего не замечает.)

- Насдаяши исгусдо!.. - говорит он.

- Что?! - дядя Даян со злостью бросается на Садыка. - Думаешь, ты один все языки знаешь?.. Думаешь, мы других языков не знаем?!

- Простите, я вас...

- Где же тебе меня знать! - прерывает его дядя Даян. - Занесся больно!.. Но ты знай одно: дорого тебе станет Даяна не узнавать!

(В кустах позади Садыка-киши снова что-то шевелится.)

- Спокойно, товарищи! - Это, конечно, опять Неймет. Волоча за собой шнур, он идет прямо на Садыка-киши. Но не успевает он подойти, как из-за кустов выныривает бородатый человек, явно классовый элемент.

- Кебле Казым, ты?! - спрашивает дядя Даян. И почему-то таким осипшим голосом, словно в горле у него застрял кусок поминальной халвы. - Хорошо, что явился, давненько тебя не видно.

Кебле Казым выглядит ужасно усталым. Без сил опускается он под миндалевым деревом, скрестив перед собой ноги.

- Из Кербелы иду... - вздыхает он. - Пока из Греции добирался, в Крыму задержаться пришлось. Потому и притомился малость...

(Садык-киши по-прежнему любуется цветами.)

- Ну?! - обрадованно восклицает дядя Даян. - Из Греции! Выходит, ты в курсе! - Он быстро усаживается возле Кебле Казыма. - Как там на Кипре?

- Даян! - Кебле Казым умоляюще смотрит на него. - Ради ста двадцати четырех великомучеников, схороненных в священной Кербеле, не лезь ты ко мне с такими вопросами! Знаешь ведь: я никогда не занимался политикой! - Это он нарочно говорит громко, чтобы Садык-киши слышал. Но, видимо, для Садыка-киши не существует сейчас ничего, кроме цветущего миндаля.

- Не ври! - дядя Даян гневно сверлит глазами Кебле Казыма. - Ты старый политикан! Ну, скажи, чего тебя в Грецию понесло? А? Скажи, если честный человек! Миндальные саженцы добыть? Сад мой, на нет свести?! Будешь Мешади Муртузу миндаль сбывать, а мой пускай на ветках гниет?! По-твоему, это не политика? Седой бороды стыдился бы!

- Да что Мешади Муртуз... Да я Мешади Муртуза с каких пор не видел... стонет Кебле Казым и вдруг начинает всхлипывать. - У меня за ним, если хочешь знать, столько денег пропало - за тридцать пудов коконов!..

- Так получи - он жив-здоров! В Шуше живет со всеми своими тридцатью двумя зубами...

- Что?! - Садык-киши встрепенулся, только теперь очнувшись от своей цветочной дремы. - Мешади Муртуз жив?! Не может быть! О-о! - восклицает он, заметив наконец Кебле Казыма. - Кого я вижу?! Мое почтение, Кебле Казым!

- Я из Кербелы... - стонет Кебле Казым и опять почему-то начинает плакать.

- Не ври! - встревает дядя Даян. - Из Греции ты идешь! А саженцы припрятал - знаю! И где, знаю! - Дядя Даян бросается на куст, за которым только сейчас что-то шевелилось. Но там (чего не бывает во сне) нет уже никаких кустов. На месте кустов нежно колышется белоснежный тюлевый занавес.

- От имени наших славных виноградарей слово предоставляется...

- ...слово предоставляется музыке, - произносит кто-то женским голосом, и я вдруг вижу что-то похожее на сцену, какой-то арык, женщина... И опять этот микрофон с длинным шнуром... Держа микрофон в руках, женщина идет вдоль арыка и поет какую-то песню, мне (через короткие паузы) слышна лишь одна строка: то ли микрофон заедает, то ли громкие аплодисменты мешают слышать песню.