Репортёр

— Неужели для этого нужна война? Жили бы нормально, мирно, как живут все люди. Зачем война?

— Нет, ты меня не так поняла, Марта, — он взял ее за руку. — Я сам против войны. Не в том смысле.

— А в каком? — Марта никак не могла понять его.

— В каком?.. В одной мудрой книге сказано, что Бог очень ревнив, и Он может забрать у человека то, что ему дороже всего. У одного это — самые родные и близкие люди, у другого — дом, богатство, у третьего — родина. Забирает, чтобы проверить его сердце, его веру. Чтобы сердце не привязывалось ни к чему земному. Потому что рано или поздно мы все оставим и уйдем к Тому, Кто нас послал в эту жизнь. А кроме того…

Он на минуту задумался.

— Кроме того, быть может, такими испытаниями Бог зовет нас к Себе. Когда у нас все хорошо, гладко и сладко, мы не думаем о том, что однажды можем остаться ни с чем. Может, тебе это покажется диким, но за такую судьбу, как наша, надо не роптать, а благодарить Бога. Жизнь научила нас относиться к тому, что имеешь, проще, а в будущее смотреть спокойно. Потому что очень многое в этой жизни зависит совершенно не от нас. Когда долго живешь без средств к существованию, начинаешь ценить то немногое, что имеешь. Когда видишь смерть — начинаешь ценить чужую жизнь так же, как и свою. А когда побываешь в шкуре изгнанника — научишься прощать. Разве за такую судьбу надо жалеть? За нее надо благодарить Бога, потому что она посылается немногим…

— Альйоша, — Марта впервые назвала Алексея на чешский манер этим ласковым именем, — мне трудно понять все это. Я не верю в Бога, в жизнь после смерти. Мне трудно понять все, что было в твоей жизни. Я и свою понимаю плохо. Так кем есть пан Соколов: морковка, «шпаличек», яйцо или кофе?

— Ну, точно не «шпаличек», — рассмеялся Алексей. — И морковкой, вроде, тоже никогда не был.

Он ласково взглянул на Марту.

— Ты когда-нибудь читала Высоцкого?

— Высоцкого? — Марта попыталась вспомнить. — По-моему, он пел под гитару. Ваши русские солдаты любили его слушать. Но я этих песен не понимаю. Они слишком русские.

— Жаль. Он ведь не только пел, но и стихи хорошие писал. Хочешь, почитаю?

И, не дожидаясь ее согласия, начал:

Четыре года рыскал в море наш корсар,

В боях и штормах не поблекло наше знамя.

Мы научились штопать паруса,

И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра по пятам.

На море штиль и не избегнуть встречи.

Но нам сказал спокойно капитан:

— Еще не вечер, еще не вечер!..

— Ну как? — тихо спросил он Марту, внимательно слушавшую каждое слово.

— Я ж говорю, для меня это слишком русская поэзия, — грустно улыбнулась она. — Раз ты не морковка и не «шпаличек», то давай пить кофе.

И вышла на кухню. А Алексей, прикрыв глаза, продолжил тихо читать, помня это стихотворение наизусть:

На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз,

И видят нас от дыма злых и серых,

Но никогда им не увидеть нас

Прикованными к веслам на галерах!..

Но нет! Им не послать его на дно —

Поможет океан, взвалив на плечи.

Ведь океан-то с нами заодно,

И прав был капитан: еще не вечер!..

14

…Марта едва успевала за Алексеем, стараясь не упасть, то и дело спотыкаясь о рельсы, вывернутые шпалы. Они шли через железнодорожные пути, оставив за собой вокзал и прилегавшие к нему здания. Все было разрушено, исковеркано, искорежено, изрыто сотнями больших и маленьких воронок. Накануне в этом районе шли ожесточенные бои, и теперь, когда оборона была сломлена, вместе с передовыми войсками сюда дозволено было войти журналистам. Держась вместе и никуда не разбредаясь, чувствуя опасность, они делали свою работу: снимали, записывали впечатления бойцов. Над некогда крупной железнодорожной станцией, превращенной в груду руин, стелился дым от пожарищ, а в том направлении, куда Марту вел Алексей, дым клубился, пульсировал, вздымаясь над землей горячим дыханием совсем близкой войны.

— Альйоша, — жалобно простонала Марта, едва успевая за ним.

— Не хнычь! — он повернулся к ней в вполоборота и подал руку. — Это рядом. Я тут каждый камень, каждую кочку знаю.

Зачем они пошли сюда? Марта кляла себя за то, что согласилась пойти с Алексеем, оторвавшись от остальных репортеров, с которыми их привезли прямо на «броне» — в бронетранспортерах, еще накануне наступавших на огневые позиции. Алексею очень хотелось взглянуть на свой родной поселок, где он родился, где прошло его детство, где жили и росли близкие друзья. Быть совсем рядом, в нескольких сотнях метров — и не увидеть земли, в которую ты врос всей своей памятью… Это было слишком большим искушением, чтобы устоять перед ним.

— Мы успеем, — успокаивал он Марту, помогая пробираться через рытвины воронок и завалов. — Как ты не понимаешь? Это ведь ро-ди-на! Я только взгляну, одним глазочком, сделаю пару кадров — и бегом назад. Вот сейчас будет моя родная школа, потом наш родной парк, родная речка, а там…

Но ничего, кроме все тех же руин, пепелищ на их пути не было: ни школы, ни парка… Лишь руины, изрешеченные осколками и пулями стены разрушенных зданий, обгоревшие деревья, сгоревшие машины и военная техника.