Решая судьбу человека…

Как ни старается он выглядеть безразличным, но по всему видно, что ему не по себе. Он усиленно мнет, в руках синюю фуражку, то и дело озирается по сторонам.

Звенит звонок, и за столом, покрытым зеленым сукном, рассаживаются председатель и члены товарищеского суда. Справа занимает место секретарь товарищеского суда.

Суд начинается.

Осташев медленно и четко зачитывает обвинение.

«…Салимов самый настоящий тунеядец. Этот тридцатилетний человек превратился в растленного паразита. Пьянка и еще раз пьянка — вот круг его интересов.

Но не на свои средства пьянствует он. Уклоняясь от общественно полезного труда, Салимов ворует деньги у своих родственников. Он идет на все, чтобы жить не трудясь.

Не прошло и двух лет, как этот человек освободился из заключения, где отбывал наказание за кражу. Но сделал ли он для себя какие-либо выводы? Нет, не сделал.

С момента приезда в Казань Салимов не протрезвлялся, он с каждым днем скатывался все ниже и ниже.

…Не так уж много у нас тунеядцев. Но чем чище становятся наши города, тем явственней остатки грязи, которую в повседневной спешке порой не убираешь…»

Далее Осташев на конкретных, проверенных фактах показывает, насколько низко пал Салимов. Стараясь добыть деньги на водку, он крал вещи у родственников, продавал их на рынке.

Дело дошло до того, что, когда Салимову предложили немедленно устроиться на работу, он прикинулся психически больным… Но и эта увертка тунеядцу не помогла.

Он пытался юлить, изворачиваться, строить из себя несправедливо обиженного…

«Нет, мы не можем пройти мимо позорных действий паразита, которые граничат с преступлением…»

Присутствующие с презрением глядят на Салимова, внимательно вслушиваясь в слова председательствующего.

Теперь уж и некоторым другим становится не по себе. Действительно, ведь многие, особенно соседи, знали о поступках Салимова. Но, видимо, считали, что это частное дело, что для собственного спокойствия им лучше жить по принципу «моя хата с краю».

И опять в зале звучит голос Осташева:

«Вопрос о тунеядцах волнует общественность…

К нам поступило немало писем от жильцов нашего домоуправления с предложением выселить Салимова из города».

Подробно изложив материалы проверки, председатель товарищеского суда закончил свою информацию.

— Я доложил обстоятельства, которые заставили нас сегодня собраться вместе и обсудить поведение человека, который питает презрение к труду. Обращаюсь ко всем присутствующим с просьбой принять активное участие и выступить по существу рассматриваемого дела.

Впрочем, прежде всего, что скажет сам Салимов?

Молча постояв несколько минут, Салимов поднял голову.

Не отрицая изложенных председателем фактов, он тем не менее заявил, что не понимает, почему его дело рассматривает товарищеский суд.

— Поведение — это мое личное дело, — говорит он.

В ответ из зала доносятся негодующие возгласы.

— Ты ответь, почему не работаешь? — слышится чей-то голос из последнего ряда. И тут же с другого конца зала громко спрашивает женщина:

— А кто дал тебе право пьянствовать?

Зал начинает всерьез волноваться.

Тогда Осташев просит соблюдать тишину и тут же разъясняет, что, согласно установленному порядку, каждый может высказаться по существу рассматриваемого дела.

Заметно раздраженный, Салимов начинает вести себя вызывающе. Он заявляет, что суд не компетентен разбирать его дело, пытаясь тем самым уйти от объяснений.

Но председательствующий и члены товарищеского суда быстро разгадывают тактику тунеядца.

И снова вопрос:

— На какие средства вел разгульный образ жизни?

— Я не воровал, — твердит Салимов, уклоняясь от прямого ответа, — жил на пенсию родителей.

— А почему сам два года не работаешь?

Вопрос явно не по душе Салимову.

Лишь спустя несколько минут он невнятно произносит:

— В этом виноват.

Посоветовавшись с членами суда, Осташев объявляет, что товарищеский суд переходит к заслушиванию свидетелей, а также желающих высказаться.

— Видимо, придется начать с допроса соседей. Им больше всех известно о Салимове. Пусть скажут свое слово. Итак, Тюленев Иван Ефимович, прошу вас, подойдите поближе.

Протиснувшись между людьми, стоящими в проходах, к сцене почти вплотную подходит среднего роста мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах.