Реши это

– И это не благодарность, и я не делаю из этого нечто большее, чем было; это не что иное, как то, что ты был единственным, кто смог достучаться до меня.

Это было очень странно, но в ту же секунду я почувствовал, что что-то меняется. На этом диване, в этой обычной комнате, с его золотисто-карими глазами, обращенными ко мне, я вдруг почувствовал, что хочу домой, но дом был не там, где раньше. Как будто моя Полярная звезда переместилась, и теперь дом был с ним. Он мог быть в Чикаго или в Калифорнии, место не имело значения, важно было, кто именно.

– Мне жаль, что потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это все время был ты.

И я тоже это знал, потому что поделился с ним всеми теми частичками себя, которые никто другой не видел, о которых никто другой даже не догадывался.

– Я люблю тебя, – прошептал он, и это было страшно сказать, особенно когда он не был уверен, какой прием получат его слова. – Так сильно, просто безумно. Я не думал, что смогу или захочу, потому что как можно любить кого-то, если ты ему не доверяешь?

Я пристально посмотрела ему в глаза.

– Но потом появился ты, и бум - доверие. Ты защищаешь мою жизнь; ты стоишь между мной и миром, и не потому, что это твоя работа, а потому, что ты любишь меня в ответ.

Я глубоко выдохнул и распахнул дверь в реальность: я был по уши влюблен в Ника Мэдисона.

– Не так ли, – подтолкнул он меня, медленно ухмыляясь, – Лок?

Можно было привести миллион аргументов, чтобы держаться от него подальше.

– Любишь, – хмыкнул он.

Он был молод, его жизнь была на волоске, ему нужно было время, чтобы понять, кто он на самом деле, прежде чем пытаться добавить любовника в эту смесь.

– Детка, – промурлыкал он, глядя на меня сузившимися до щелей глазами. – Я знаю, кто я, и я знаю, кого я хочу. Верь и прыгай.

Он победил своих демонов, и я это уважал. Он упорно трудился, как физически, так и морально, и я гордился им. И вот теперь, с позиции силы, с позиции осознания себя, того, кем он был и как человек, и как художник, он выбрал меня. Невозможно не влюбиться в мужчину, который был всем, чего я когда-либо хотел.

– Я тебе скоро надоем, – сказал я ему. – Всем надоедал.

– Это потому, что ты делаешь все жестко, – усмехнулся он, перелез через меня, согнул мои колени, сложив меня пополам, чтобы он мог дотянуться до моих губ и поцеловать меня. – А для большинства людей, – сказал он, откинувшись назад и оторвав свой рот от моего, – это слишком много. Ты слишком интенсивен, слишком сосредоточен, слишком страстен. Ты сдерживаешься, потому что знаешь, что если доверишься кому-то всем сердцем, то будешь разочарован, потому что никто никогда не остается. Никто не остается рядом, несмотря на то, как сильно ты его любишь.

Он не ошибся.

– Но не я, Лок, – заявил он, снова целуя меня, а затем отстраняясь. – Я хочу всего этого. Я хочу, чтобы в тебе была каждая капля страсти, и я не боюсь быть любимым так сильно, как ты только можешь, потому что это все, чего я когда-либо хотел.

Хуже всего было то, что он говорил все правильные вещи, и я знал, что он говорил их всерьез. Они шли из его сердца. Он любил меня, и я знал это, как свое собственное имя, потому что это было видно на его лице, в его глазах, каждый раз, когда я поворачивался и смотрел на него. Он видел меня и выпрямлялся, словно поднимался к солнцу, и его лицо наполнялось светом.

Христос.

– Я хочу просыпаться каждое утро и знать, что меня любят, а ты - единственный, кто может это сделать, – заявил он, и я услышал в его голосе тоску, жажду, мольбу. – Это случилось в тот первый день, когда ты обнял меня.

Я смотрел ему в лицо, в глаза, видел, как медленно поднимаются его брови, и самую глупую ухмылку, которую я когда-либо видел на лице этого человека.

– Мне нужно найти работу. Я не собираюсь быть каким-то нахлебником в твоей жизни.

– Я знаю, – задыхаясь, проговорил он, его голос дрожал. – Я знаю.

– И если это не сработает, я верну кольцо и...

– Я позвонил в магазин в Риме, и они связали меня с дизайнером. Он сделает мне еще одно, поменьше, которое можно будет надеть на безымянный палец левой руки, чтобы они оба, твое и мое, совпадали.

Я нахмурился.

– Они не могут быть изменены по размеру, так что это - твое.

Я громко хмыкнул.

– Понятно, значит, ты получишь совершенно новое, а я застряну с...

– Мое будущее, – прохрипел он, и на глаза навернулись слезы, когда он поцеловал меня, прижимаясь своими губами к моим, и я почувствовал, как он дрожит от радости.

Я поцеловал его в ответ, перевернул и прижал к себе на диване, и его стон был совершенно декадентским и покорным. Когда я приподнялся, его глаза были мокрыми, и я вытер слезы.

– Ты мой?

– А разве можно было сомневаться?

– Да, – прохрипел он.

– Теперь нет.

– Кольцо будет готово на следующей неделе. Я хочу пожениться рядом с ручьем в доме твоей матери, с Сойером и его женой, с Гвен и Ефремом, с моей группой, с Рико и с теми, с кем ты захочешь.

– Ладно, – прошептал я, целуя его под ухом.

– Ладно, – повторил он, а потом снова поцеловал меня и обхватил за шею так крепко, что я никак не мог вырваться.

Не то чтобы я этого хотел. Уже нет.