Республика Святой Софии

Маскарад как таковой, по мнению христианских священников, был глумлением над божественными законами. «На тых же своих законопротивных соборищах, — говорится в одном из поучений против язычества, — и некоего Тура-сатану… воспоминают и иныи лица своя и всю красоту человеческую, по образу и по подобию сотворенную, некими харями или страшилами (масками. — О.К.) закрывают»[114]

. В 23-м правиле Номоканона запрещались игры и пляски, различные виды ряжения: «… или во одежду женскую мужие облачаться, и жены в мужескую; или наличники, яко же в странах латинских зле обыкше творят, различная лица себе притворяюще»[115]. Источник XVI в. «Поновление священноинокам» также свидетельствует, что на игрищах мужчины переодевались в женское платье и наоборот: «Грех есть мужам в женской одежде ходить, играя, или женам в мужской. Епитимья — 7 недель, поклонов по 150 на день»[116]

. На новгородском изразце середины XV в. изображен скоморох с гуслями, одетый в женское платье с накладной грудью. То, что это именно переодетый мужчина, подтверждается многочисленными песнями, былинами и сказками, в которых гусли воспеваются как символ мужского начала. Песни эти рассыпаны по всей России. На всевозможных изображениях, начиная с XII в., гуслями владеет добрый молодец. Для женщины играть на гуслях было бы кощунством с точки зрения обрядности.

Народная музыка подвергалась преследованию со стороны церкви. Резко отрицательно упоминает христианский летописец о народной музыке во Пскове: «В селех возбесятся в бубны и в сопели»[117]. В сборнике XIV в. «Золотая цепь» в перечислении дел, «иже не велит Христос святии отступити», наряду с насилием, разбоем и чародейством упоминаются «се же суть злая и скверная дела: плясанье, бубны, сопели, гусли, пискове, игранъя неподобныя, русалъя».

Очевидно, что церковным запретам в Новгороде не придавали особого значения. В культурных напластованиях XIV–XV вв. во всех древних концах города археологами обнаружено большое число обломков и деталей различных музыкальных инструментов. Это всевозможные погремушки, колотушки и трещотки, шумящие привески-амулеты, ботала, бубенцы, колокольчики и варганы, костяные брунчалки и глиняные свистульки, деревянные сопели, гусли и гудки. Даже священники не считали для себя греховным «глумиться мирскими кощунами». В XVI в. митрополит Даниил с гневом говорит об этом в своем поучении: «Ныне же суть нецыи от священных, яже суть сии пресвитеры и диакони, иподиакони, и чтеци, и певци, глумяся, играют в гусли, в домры, в смыки»[118]

.

Размах и жизнерадостность народных праздников слишком резко контрастировала с аскетически-скучным порядком жизни, который стремилась навязать людям православная церковь.

В народной культуре Средних веков смех, пляски и инструментальная музыка имели религиозно-магическое значение, как источники плодородия. Песни на Руси были одним из основных способов хранить древние языческие тексты. Недаром в польском языке слово «гусла» означало колдовать, «гусляж» и «гуслярка» — колдун и колдунья. Вспомним былинного Садко, который, играя на гуслях, добился благосклонности морского божества. Музыканты-скоморохи являлись, соответственно, жрецами жизни. По подсчетам В. В. Кошелева, в Новгородской земле за последние 5 лет XV в. сохранились упоминания о 46 скоморохах[119]

. Несомненно, Древний Новгород заслуживает звания «столицы русского скоморошества»[120].

Стоит отметить, что наравне с «гусельным художеством» и «гудошным» промыслом в Новгороде существовала и церковная певческая традиция. Новгород был крупнейшим центром профессионального певческого искусства. Певческие тексты уже с XI в. писались новгородцами на древнерусском языке не только на пергамене, но и на бересте. Например, грамота № 128 (80–90 гг. XIV в.) с записью имроса (церковного песнопения)[121]. Своя певческая школа существовала в Новгороде с XI в. Списки музыкальных рукописей создавались в книгописной мастерской Софийского собора. Новгородцы не слепо копировали образцы византийского песнопения. В новгородских ирмологиях XII–XIII вв. воплощаются черты местной традиции: в семиографии (нотном алфавите), интонационном словаре, и особенно в репертуаре. Уже в XII–XIII вв. в Новгороде существовал музыкальный «новгородский извод» в певческих рукописях[122]. При этом особых запрещений новгородских архиепископов на музыкальную светскую игру до конца XV в. не сохранилось.