Ретроспект: Витки Спирали

Мак неопределенно хмыкнул, глядя вслед новоявленному тимуровцу и перевел взгляд на Браму:

- Не запираешь? Не боишься, что твой редкий экземпляр угонят уличные ценители?

- Не угонят. В цепи установлен ДНК датчик, снимающий данные владельца и допущенных им лиц. Теоретически, имея образец допуск можно подделать, но кроме этого он снимает ряд биометрических характеристик, которые часть кожи или отрубленный палец никогда не выдаст. Это куда надежнее, к тому же при наличии алкоголя в крови авто может и послать.

Вопреки сложившимся представлениям о союзе, в продуктовом было светло, нигде не протекало, не капало, оргтехника не уступала западным образцам. Не наблюдалось ни ожидаемых очередей, ни пустых прилавков, несмотря на шокирующее отсутствие рекламы, ассортимент был весьма разнообразен. Перед кассой стояла всего одна бабулька со старым, видавшим виды зеленым бидончиком, придирчиво осматривая вакуумную упаковку молока. В таких упаковках продукты хранились гораздо дольше, но все равно не залеживались. Люди предпочитали свежее, а не дешевое. Пока Мак выискивал к чему бы придраться, изучая ценники, Брама с Наташей прошли в другой отдел. К его зависти, цены были отвратительно копеечные, а бабуля возмущалась упаковкой, из которой по старинке не могла перелить молоко в бидон.

- Бабушка, вам помочь?

Она взглянула на него подслеповатыми слезящимися глазками и закивала:

- Если не трудно, сынок. Запаяли как консерву, а молочко должно дышать. Выдумают всякой ненужности, а нам мучайся.

Мак нашел клапан, но чтобы распаковать непривычно крепкую упаковку, пришлось приложить усилия. Наконец упаковка сдалась, поставив бидончик на прилавок он перелил молоко, а затем протянул бабушке рубль.

- Возьмите, купите молочка, бабуль.

Напускную доброту бабушки смело:

- Ты чего мне тычешь, ирод, позоришь старую? Я заработала на хлеб своим трудом, всего имею в достатке.

Она разгневанно брякнула на прилавок десять копеек и взяв бидончик направилась к выходу. Продавщица окинула Мака холодным взглядом, но приставать с соболезнованиями не стала.

- Ты чего это бабушке сказал, едва по спине не заехала своим гарпником? – спросил Брама ложа на прилавок продукты.

- Да рубль предложил – потупил взгляд Мак – чисто рефлекторно, кто же знал.

- Ага, ну тогда я положу тридцать копеек, а ты свой рубль, раз некуда девать и пойдем.

- Не понял, это за такой громадный тортище и бутылку вина? Оно же гораздо больше стоит.

- Вас что-то не устраивает? – наконец вмешалась возмущенная продавщица – Вы, господин хороший, милостыню давать будете у себя за границей. Почему это мы должны платить втридорога за нами же произведенное?

- Извините – бросил Мак на прилавок рубль рядом с мелочью Брамы – я не хотел никого обидеть.

- Жизнь у вас трудная, раз все за деньги. Но лучше идите, а то кликну заведующего, а он путников. Вон идут по улочке, за порядком смотрят и учат вести заграничных господ себя по-людски. Приезжают тут всякие и смотрят как на нищету.

- Я сам путник – показал жетон Брама – зря вы так. Это мой товарищ, пострадавший от режима американский коммунист.

- Ой, горюшко – сплеснула руками продавщица – так что же вы молчали! Давайте ему молочка дам, как пострадавшему.

Мак покраснел как рак и пулей вылетел из магазина, провожаемый сочувственными взглядами покупателей.

- Ну, спасибо, удружил!

- Не за что. В другой раз не будешь искать подвоха там, где его нет. Зато, как и хотел, увидал народ вживую.

Мимо прошел наряд путников в хамелеоновой броне, увидав Браму отдал честь и пошел вниз по каменной мостовой.

Мак сел на заднее сиденье, надулся как мышь на крупу, а потом горько рассмеялся:

 - Вы сами не знаете, какие богачи. За все платит государство: за образование, здравоохранение, жилье. У нас экономика рыночная, капиталистическая и продвинутая, но выживает кто сильнее, а если не выживет, туда и дорога. Эволюция вида.

Брама передернул передачу и не спеша поехал по мостовой, наслаждаясь зелеными улочками и древними домами, которые не разрушило ни лихолетье войны, ни правление последних правителей гибнущей империи. Американец выглядел подавленным, виновато улыбался, словно извиняясь за свои мысли. И эта робкая, может быть впервые естественная улыбка, напомнила ему Листа. Сердце кольнуло ледяной иглой, оно сжалось и на миг замерло, сбившись с ритма.