Рец де, кардинал. Мемуары

Немного позднее мы вошли в покои принца де Конти, который сидел за ужином, — герцог Буйонский попросил принца благоволить выслушать его в присутствии герцогини де Лонгвиль, генералов и всех значительных лиц в партии. Но поскольку, чтобы собрать всех этих людей, потребно было известное время, беседу решили перенести на одиннадцать часов вечера; герцог Буйонский между тем отправился к испанским послам и убедил их в том, что план, который мы только что вместе составили (он, однако, утаил от них наше в нем участие), весьма им благоприятствует, ибо твердость, выказанная нами в отношении Мазарини, может нарушить заключенный мир; но даже в том случае, если этого не случится, испанцы впоследствии могут с большой выгодой для себя воспользоваться ролью, какую я вознамерился сыграть. Это свое утверждение, о котором я упоминаю лишь мимоходом, герцог приправил всеми доводами, способными убедить испанцев; от примирения д'Эльбёфа с Сен-Жерменом они только выиграют, ибо оно избавит их от человека, который будет стоить дорого, а пользы не принесет никакой; его собственное примирение с двором, даже если оно состоится, — а он в этом весьма сомневается, — может сослужить им службу, ибо неискренность Мазарини заранее дает герцогу право сохранить с испанцами прежние дружеские связи; на обещания принца де Конти полагаться нельзя никак, ибо принц самый обыкновенный флюгер, а на герцога де Лонгвиля можно положиться лишь отчасти, ибо он все время ведет [204]

переговоры с обеими партиями; де Бофор, де Ла Мот, де Бриссак, де Витри и другие не захотят пойти против меня, и потому план подчинить себе Парламент, с тех пор как я ему воспротивился, более неисполним.

Все эти доводы, подкрепленные приказом, имевшимся у послов, во всем полагаться на герцога Буйонского, побудили их одобрить все, чего он желал. По возвращении в Ратушу ему не составило труда убедить и генералов, которых прельстила предоставленная им возможность по утрам разыгрывать храбрецов в Парламенте, а вечерами без помех вести переговоры с двором. Самым хитроумным и ловким в речи герцога показалось мне то, что он как бы невзначай примешал к ней обстоятельства, которые, в случае надобности, можно было толковать по-разному, а стало быть, при необходимости рассеять подозрения насчет дурных его умыслов сыграть на руку испанцам или, напротив, двору, к каким могла дать повод его речь. Все разошлись довольные совещанием, продолжавшимся не более часа с четвертью. Принц де Конти уверил нас даже, что герцог де Лонгвиль, которому немедля послали о нем депешу, совершенно его одобрит, в чем, как вы увидите далее, он не ошибся. Я возвратился с герцогом Буйонским к нему в Отель, где, как он меня предупредил, ожидали испанские послы. Я тотчас заметил, что герцог постарался убедить их к своей и моей выгоде, сколь разумна моя решимость отказаться от примирения. Они наговорили мне любезностей и осыпали обещаниями. Мы обо всем согласились, что не составило труда, ибо испанцы одобряли все предложения герцога Буйонского. Он посулил облегчить им отступление, предоставив возможность отвести войска с достоинством, чтобы не подумали, будто их к этому принудили. Он заранее получил их согласие на все, что, побуждаемый силою обстоятельств, мог предложить им в будущем; он всему определил срок, назвав десятка два разных чисел в календаре, иной раз одно с другим несовместных, чтобы впоследствии пользоваться ими по своему усмотрению. Едва испанцы вышли, я заметил ему, что еще не встречал человека, столь убедительно доказывающего собеседникам, будто перемежающаяся лихорадка полезна для их здоровья. «Беда в том, — отвечал он мне, — что на сей раз мне приходится убеждать в этом самого себя». .

Не могу удержаться, чтобы снова не повторить вам, что в продолжение двух разыгравшихся в этот день сцен, столь же трудных, сколь важных, герцог Буйонский не сказал ни единого слова, за которое его по справедливости можно было бы упрекнуть, как бы ни повернулось дело, и не упустил при этом ни одного, которое могло бы содействовать его цели. Де Бельевр, как и я, обратил на это внимание в разговоре, состоявшемся после обеда у принца де Конти, и похвалил мне за это ум герцога. «Тут непременно участвует и благородное сердце, — ответил ему я. — Плуты всегда осмотрительны лишь наполовину. Я не раз убеждался в этом, наблюдая большинство тех, кто слывет при дворе особенным хитрецом». Я и нынче уверен в этом, как и в том, что герцог Буйонский был неспособен на вероломство. [205]