Наутро я принужден был встать с постели в нетопленной комнате, потому что в камине не оказалось дров; впрочем, трое тюремщиков, ко мне приставленных, любезно заверили меня, что назавтра они у меня будут. Однако тот единственный из них, кто остался моим стражем и потом, присвоил предназначенные мне дрова, и на Рождество я две недели провел в огромной, точно храм, комнате, не имея возможности развести огонь. Звали моего тюремщика Круаза; он был гасконец и, по слухам, когда-то служил в лакеях у Сервьена. Думаю, едва ли на земле сыщется другой подобный негодяй. Он крал у меня белье, одежду, обувь; зачастую я принужден был по восемь — десять дней оставаться в постели, потому что мне нечего было надеть. Я не верил, чтобы со мной могли так обходиться, не имея на то особого повеления властей и не задавшись целью уморить меня, доведя до отчаяния. Но я твердо решил разрушить их планы и не дать себе погибнуть, по крайней мере, подобной смертью. Вначале я нашел для себя развлечение в том, чтобы перехитрить моего тюремщика, который, без всякого преувеличения, был не меньший пройдоха, нежели Ласарильо с Тормеса или Бускон 595
. Я отучил его донимать меня, внушив ему, что меня не проймешь ничем. Я никогда на него не гневался, ни на что не жаловался и делал вид, будто не замечаю тех слов, какими он пытался мне досадить, а между тем каждое его слово говорилось с этим умыслом. Он приказал начать работы в маленьком садике площадью в две-три туазы 596, расположенном во дворе донжона 597; когда я спросил, для чего он их затеял, он ответил, что намерен разводить там спаржу; благоволите вспомнить, что спаржа дает урожай только через три года. Вот одна из самых невинных его любезностей, а он каждый день отпускал десятка два в этом же роде. Я их кротко выслушивал, и кротость эта выводила его из себя, ибо он считал, что я над ним насмехаюсь.Хлопоты капитула и парижского духовенства, которые сделали для меня все, что было в их силах, хотя дядюшка мой, самый слабодушный человек на свете, да притом до смешного завидовавший мне, поддержал их весьма неохотно, — хлопоты эти принудили двор объяснить причину моего ареста: канцлер в присутствии Короля и Королевы объявил всем духовным корпорациям, что арестовали меня для моего же блага, дабы помешать мне исполнить замыслы, в каких меня подозревают. По возвращении моем во Францию канцлер уверял меня, что это он убедил Королеву позволить ему придать такой оборот своей речи, под предлогом, [564]
что так будет удобнее отклонить ходатайство парижской Церкви, которая единодушно требовала, чтобы меня предали суду или отпустили на свободу; он прибавил, что в действительности желал оказать мне услугу, вынудив таким образом двор признать мою невиновность хотя бы в отношении прошлого.Мои друзья и в самом деле воспользовались этим ответом, представив его во всей красе в двух или трех весьма язвительных памфлетах. Комартен в этом случае, да и позднее, сделал все, на что способны самая искренняя дружба и самое высокое благородство. Д'Аквиль удвоил свое усердие и попечение обо мне. Капитул собора Богоматери распорядился ежедневно петь антифон 598
, моля о моем освобождении. Все священники, за исключением кюре церкви Сен-Бартелеми 599, доказали мне свою преданность. За меня заступилась Сорбонна, поддержали меня и многие верующие. Епископ Шалонский своим добрым именем и примером воспламенял сердца и умы 600. Возмущение это вынудило двор обходиться со мной несколько лучше, нежели вначале. Мне стали выдавать книги, правда счетом, и притом оставили меня без бумаги и чернил; мне разрешили иметь при себе лакея и лекаря, упомянув которого мне хотелось бы отметить одно обстоятельство, весьма замечательное. Лекарь этот, по имени Вашро, человек весьма достойный и искусный в своем ремесле, сказал мне в тот самый день, когда появился в Венсеннском замке, что Комартен поручил ему передать мне, что стряпчий Гуазель, предсказавший когда-то освобождение герцога де Бофора, заверил его: в марте я получу свободу, хотя и не полную, а в августе стану свободным вполне. Вы увидите из дальнейшего, что предсказание его сбылось 601.Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное