Вадим Астанин

РЕВЕРСИЯ ВАЛЕРИЯ СИДОРКИНА

Наши дни. Необязательный зачин

Валерий Сидоркин вернулся с того света и рассказал, что там ничего нет. Ну, ничегошеньки, то есть абсолютно. А за сутки до своей безвременной, но недолгой кончины Валерий Сидоркин мощно гудел в компании закадычных друзей: Валентина Гребенькова, Витяни Загоруева, по прозвищу Синяк и примкнувшего к ним Петра Степановича Двуимённого, представлявшегося всякому встречному и поперечному заслуженным пенсионером РСФСР, крановщиком-высотником и мастером скоростной машинной дойки. Собутыльники в тот день устроились основательно — сидели плотно, до упора, пили много, всего и разного, но закусывали скупо по причине затяжного мирового финансового кризиса и обвала котировок на азиатских финансовых биржах. Мутил вечеринку и банковал дежурный тамада Валерий Сидоркин, генеральным спонсором выступал Пётр Степанович Двуимённый. Он пропивал заначенную от верной супружницы «пятихатку» — пятьсот, щедрой рукой добавленных российской властью «пенсионных» рублей и истраченных Петром Степановичем якобы на то, чтобы… О том, на что якобы потратил Петр Степанович новенькую, цвета парной телячьей вырезки, хрустящую купюру (в оригинальной версии, преподнесённой мужиком своей супружнице, бабе злобной, прижимистой и бережливой), собутыльники так и не узнали, хотя приложили немало усилий, чтобы досконально выяснить неприглядную правду о случившемся в первичной ячейке общества обмане. Двуимённый на хитрости, уловки и подколки компаньонов не поддавался, заходы издалека не замечал, и на злостные провокации никак не реагировал. В общем, Пётр Степанович вёл себя как фанатик-коммунист на допросе в кровавых застенках деникинской контрразведки. Однако густой, набрякший грозовой синевой фингал под его левым глазом откровенно свидетельствовал против Двуимённого и говорил компаньонам о многом, если не обо всем — и прежде всего о том, что придумщиком Пётр Степанович был не совсем удачливым. И ещё о том, что он был типичным подкаблучником, содержавшемся на коротком поводке и в притеснительной строгости, ограничивающей его вольнолюбивый характер и беззащитную смиренность души, не способную оказать достойное сопротивление хамскому, нахрапистому давлению Аглаи Христофоровны. Границей относительно безнадзорного существования для Петра Степановича была выщербленная кирпичная воротная арка, отделяющая дремотную стоячую трясину дворовой территории от бурляще-суетливой и бесшабашно-деловой улицы. Двуимённые проживали на улице Культурной Революции, в двухэтажном, дореволюционной постройки, купеческом особняке, первый этаж которого был сложен из качественно обожжённого красного кирпича, скреплённого крепчайшим раствором, замешанным на бычьей крови, с добавлением яичного белка, а второй — из звенящего от старости соснового бруса, проложенного для утепления хрустким и ломким лесным мхом.

Историческая ретроспектива. Дом и насельники

До 1917 года дом был собственностью третьегильдийного купца Самохвалова, торговавшего китайским чаем, персидскими сладостями, турецкой парфюмерией и тульскими самоварами. По традиции, первый этаж был полностью отведён под лавку, склад и подсобные помещения, на втором проживала семья Самохвалова: сам Степан Казимирович, жена — дородная купчиха Прасковья Еремеевна, дочери — субтильная Наталья Степановна, инфантильная толстушка Вера Степановна и братья-близняшки Ванечка и Андрюшенька. Наталья Степановна была девушка нервическая и впечатлительная, порывистая и решительная на поступки, к тому же не лишённая начатков правильного научного разсуждения, безгранично верящая в промышленный и социальный прогресс, народное образование и социальную революцию как средство радикального переустройства прогнившего миропорядка.

О революции — этом безудержном потоке свободы, равенства и братства, должном смыть и разметать проклятое наследие средневековья — русский царизм, подпираемый штыками армии и казачьими нагайками, охраняемый жандармами и полицией, благословляемый православными попами, вкупе с магометанскими муллами, поддерживаемый аристократами и прочей эксплуататорской сволочью, продажными думскими политиками и ручными политическими партиями, выразителями помещичье-буржуазной идеологии, превративший Россию в «тюрьму народов» — Наталье Степановне рассказал студент Технического училища Лёша Арефьев, сын разночинца Дмитрия Ефимовича Арефьева, служившего по почтовому ведомству.