Ревизор Империи

— И вам, Николай Семенович, доброго дня. Вы правы, обживаюсь понемногу. А вы решили, никак, за продуктами?

— Да, иногда доводится. Супруга с детьми сидит, сегодня оставить не на кого. Младшенький чего‑то подстыл… Вот, кстати, увидел вас и вспомнил про часы ваши. Они у вас с собой?

— Ну где ж им быть? Вот, пожалуйста…

— Нет — нет, доставать не надо, особенно здесь. Если не возражаете, отойдем в сторонку, поговорим.

Они подошли к углу Дома Приезжих. Откуда‑то из окна второго этажа доносилось нестройное пение подгулявших людей. "Одна возлюбленная пара — а…" Похоже, здесь это был хит.

— Знаете, Виктор Сергеевич, у меня никак не идет из головы вот эта надпись "Сделано в СССР", — продолжил разговор Веристов. — Не кем‑то сделано, а где‑то. Знаете, такое впечатление производит, будто фирма "Молния" имеет отделения в разных странах и пишет: "Сделано в Сиаме", "Сделано в Батавии", "Сделано в СССР". Вот только страны такой нет. Что скажете?

— Да, страны такой нет, к сожалению.

— Почему к сожалению?

— Вопрос бы перестал мучить.

— Может, она была и исчезла?

— А может, и не было ее, это страны?

— Простите, не уловлю ход вашей мысли. Вам не составило бы труда пояснить?

— Если это вообще не страна? Что‑то вроде экономической зоны, ну, вольного города, и по местным законам надо писать "Сделано в СССР"? А может, и вообще просто фирму там зарегистрировали, делают в другом месте, а пишут, что там сделано.

— Интересная мысль. И для чего им так делать?

— Например, налоги какие‑нибудь не платить, пошлины, или другое чего.

— Хм, об этом я не подумал. Вы знаете, когда‑то в Одессе некоторые иудеи, чтобы обойти некоторые установленные правительством ограничения, принимали турецкое подданство. И во втором поколении уже отвечают "Мой папа был турецко — подданный".

— Серьезно? Так, выходит, Остап Бендер…

— Вы его знаете?

"Паниковский, теперь и Бендер тут? Реально? А это вообще не глюки вся эта параллельность?"

— Никогда не был знаком. Как‑то от попутчика слышал смешную историю, запомнилось вот тут, что Бендер и насчет турецко — подданного только. Папа был турецко — подданный, папа был турецко — подданный… Ясно теперь, в чем юмор.

— Но это не самое главное. Дионисий Павлович, он человек пунктуальный, послал машину в Брянск за Фиольковским, старичок такой, прекрасный часовых дел мастер, показать ему часы ваши. Знаете, что там нашли?

— Неужели бомбу? Вы меня тогда просветили насчет соседа по камере, тут уж извините, в каждом предмете мерещится.

— Нет, будьте покойны, ничего такого. Знаете, ваши часы…

Веристов сделал паузу, наблюдая за реакцией Виктора.

— Краденые? Боже мой…

— Нет же, говорю, ничего такого. Они… Они странные.

— В самом деле?

— Да. Оказывается, таких часов было много изготовлено.

— Еще у кого‑то нашли? Так это теперь можно узнать, что такое этот загадочный СССР.

— Думаете, это "он", а не "она"?

— Не думаю, просто кончается на "эр".

— Нет, не нашли. Но есть одна интересна вещь. Фиольковский, изучив механизм, обнаружил на деталях надписи на русском языке и шестизначный номер. Сие означает, что таких часов кем‑то изготовлено чуть ли не столько, сколько фирмой Буре с одна тысяча восемьсот восьмидесятого года. Однако Буре закупает швейцарские механизмы или изготавливает из швейцарских деталей. Сам механизм качественный, точный и надежный, настоящая находка для морского офицера. Только вот совершенно незнакомый, да и в России таких выпускать некому, это же не ходики для крестьянской избы. Понимаете, это вообще не кустарная мастерская, это крупный завод, о котором никто ничего не слышал. Что вы об этом думаете?

— Полагаете, кто‑то хочет разорить фирму Буре дешевыми часами с хорошим механизмом и избавиться от конкурента? И для этого создает подставную контору? Но тогда где же остальные часы? И почему бы не торговать ими на законных основаниях?

— Я бы тоже хотел задать эти вопросы. Только вот кому? Кроме вас, других владельцев на горизонте не замечалось. Вообще было бы интересно расспросить вас о подробностях, как эти часы у вас появились. Кто подарил, почему без дарственной надписи, вообще расспросить вас о вашей семье, о прошлом, о связях… Есть повод к тому не так ли?

— Так что мешает расспросить? Если человек, облеченный такой значительной властью, говорить об этом в сослагательном наклонении — значит, что‑то мешает? Я правильно понял?

Веристов усмехнулся.

— Вы желаете этого?.. Да, я бы мог снова пригласить вас в отделение для дачи показаний. Но у меня есть предчувствие. Вы не хотели бы узнать, какое?

— Жизнь приучила меня не быть слишком любопытным. Впрочем, если в предчувствии нет государственной тайны…

— Никакой тайны… У меня предчувствие, что такой допрос сейчас преждевременен и никакой пользы не принесет. Почему‑то кажется, что однажды вы сами захотите сказать, что нашли ответ. Не знаю, с чего бы, но — вот так… Простите, я вас, кажется, заболтал, а вас ведь приглашал на встречу полковник, верно?

— Приглашал. Я не делал из этого тайны.

— Тогда позвольте откланяться и прошу извинить за разговорчивость. Сами понимаете, с кем еще можно поделиться этими мыслями…