Читаем Ревность полностью

На западную сторону террасы, в самом ее конце, выходит дверь из буфетной, а оттуда можно сразу пройти в столовую, где свежесть сохраняется даже в послеполуденные часы. На голой стене между дверью буфетной и коридором пятно, оставленное убитой сороконожкой, едва различимо, если не приглядываться. Стол накрыт на три персоны; три тарелки стоят по трем сторонам квадратного стола: со стороны буфета, со стороны окна, со стороны, обращенной к центру длинной залы, другая половина которой представляет собой нечто вроде салона, – линия раздела обозначена коридором, идущим от террасы к двери во двор, через которую удобно ускользнуть под навес, где находится контора бригадира-туземца.

Но чтобы увидеть этот салон из-за стола – или из окна разглядеть навес – следует занять место Фрэнка, спиной к буфету.

Сейчас это место не занято. Стул приставлен к столу на должном расстоянии, тарелка и прибор на своих местах, но нет ничего между краем стола и спинкой стула, являющей взору толстое крестообразное соломенное плетение; тарелка чистая, сверкающая, вокруг нее ножи и вилки, полный комплект, как в начале обеда.

А*** наконец решилась наполнить тарелку, не дожидаясь гостя, который не приходит, и теперь застыла в молчании на своем обычном месте, перед окном. Свет падает ей на лицо, сразу видно, как это неудобно, однако она сама выбрала такую позицию, раз и навсегда. Движения ее во время еды крайне скупы, она не поворачивает голову ни вправо, ни влево, лишь слегка щурит глаза, будто пытается отыскать пятно на голой стене перед собой, но девственно чистая поверхность не дает ни малейшей зацепки для взгляда.

Убрав закуску, не меняя, однако, бесполезный прибор не пришедшего гостя, бой вносит следующую перемену, показывается в открытых дверях буфетной, держа в обеих руках большое глубокое блюдо. А*** даже не поворачивается к нему, чтобы бросить на блюдо пытливый взор хозяйки дома. Не говоря ни слова, бой ставит блюдо на белую скатерть справа от нее. Там желтоватое пюре, наверное, из ямса, от которого поднимается тонкая струйка пара: она внезапно сгибается, потом выпрямляется, потом пропадает, не оставив следа, потом, длинная, вытянутая, вновь поднимается вертикально над столом.

В центре стола появилось еще одно непочатое блюдо, где в темном соусе выложены рядком три небольшие птички.

Бой удалился, молча, по своему обыкновению. А*** внезапно решается отвести взгляд от голой стены и начинает поочередно разглядывать оба блюда, справа от себя и спереди. Выбрав нужную ложку, она накладывает еду размеренными, точными движениями: самую маленькую из трех птичек, немного пюре. Затем берет блюдо, стоящее справа от нее, и передвигает его влево: большая ложка остается в нем.

Теперь она старательно разрезает птицу у себя на тарелке. Несмотря на малую величину объекта, она, будто на анатомическом сеансе, отделяет крылышки и ножки, разваливает тушку по сочленениям, снимает мясо с костей кончиком ножа, придерживает кусочки вилкой, без нажима, не повторяя дважды ни единого движения, даже не подавая вида, что выполняет трудную или непривычную задачу. Впрочем, такие птички часто подаются к столу.

Закончив есть, она поднимает голову, смотрит прямо по оси стола и снова сидит неподвижно, пока бой убирает тарелки, усеянные темными косточками, потом оба блюда, на одном из которых так и осталась третья жареная птичка, предназначенная для Фрэнка.

Его прибор простоял нетронутым до конца трапезы. Его, несомненно, задержал, как это нередко случается, какой-то инцидент на плантации, потому что болезнь жены или ребенка не помешала бы ему прийти.

Хотя маловероятно, чтобы гость появился сейчас, А***, возможно, все еще прислушивается, не спускается ли по склону, свернув с шоссе, машина. Но через окна столовой, по крайней мере одно из которых приоткрыто, не долетает рокот мотора; не слышно вообще никакого шума: в этот час все работы прекращены, и даже скотина молчит, осоловев от жары.

Обе створки бокового окна открыты – правда, не до конца. Правая оставляет лишь малую щелку, так что половина оконного проема затемнена. Левая, наоборот, отведена к стене, но не до упора: надо заметить, что она не отклоняется от перпендикуляра по отношению к наличнику. Таким образом, окно представляет собой три плоскости равной высоты и примерно одинаковые в ширину: посередине зияющее отверстие, а по сторонам две застекленные створки, в каждой по три квадрата. И в отверстии, и в обеих створках видны фрагменты одного и того же пейзажа: каменистый двор и зеленая масса банановых деревьев.

Стекла чисто вымыты, и в правой створке линии едва смещены из-за неровностей стекла: те всего лишь придают некий намек на движение слишком однородным поверхностям. Но в левой створке, где стекло темнее, хотя и блестит ярче, отражения откровенно искажены, зеленые, цвета банановых деревьев, пятна, круглые или в форме полумесяца, мельтешат посреди двора перед навесом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне / Детективы
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза