«Ревность» и другие истории

— Я слегка в тебя влюбился, — сказал он.

— Знаю, — ответила она, и он подумал, что знать она никак не может, ведь до этого самого момента влюблен он не был.

Или был — в отличие от нее — только раньше этого не понимал?

— А что, если дело только в вине? — сказал он. — Или в том, что из-за присутствия Райана ты становишься недосягаемой?

— А есть разница? — спросила она. — А если все потому, что ты одинок или что я родилась с симметричным лицом? Влюбляемся мы по банальным причинам, но влюбленность же не становится от этого менее прекрасной?

— Наверное, нет. А ты в меня влюблена?

— С чего бы?

— Я известный писатель. Разве не хватает банальности?

— Ты почти известный писатель, Одд Риммен. Ты не богат. Ты бросил меня в тот момент, когда сильнее всего был мне нужен. И у меня есть ощущение, что ты мог бы снова так поступить, будь у тебя шанс.

— Так ты в меня влюблена?

— Я была в тебя влюблена задолго до того, как мы встретились.

Подняв бокалы, оба пили, не сводя друг с друга глаз.

* * *

— Просто невероятно! — Софи чуть не кричала в телефонную трубку. — Стивен Колберт!

— Это круто? — Одд Риммен откинулся назад, и шаткий деревянный стул угрожающе заскрипел.

Он смотрел на старые яблони — по словам его матери, она помнила, как они плодоносили. Воздух пах буйным, неухоженным садом, а с Бискайского залива прилетали приятные прохладные ветра.

— Круто? — простонала редактор Одда Риммена. — Он Джимми Фэллона обошел! Одд, тебя пригласили в крупнейшее в мире ток-шоу!

— По поводу?..

— По поводу экранизации «Возвышенности».

— Не понимаю. Я же отказался.

— Именно поэтому! Об этом все пишут, зайди в соцсети, Одд, тебя единодушно хвалят за непредвзятость. Человек сидит во Франции в ветхой избушке и пишет книгу ни о чем, книгу, в которой ничего не продает, из уважения к литературному творчеству отказывается от огромного богатства и мировой известности. На данный момент ты самый крутой писатель в мире, разве ты этого не понимаешь?

— Нет, — соврал Одд Риммен.

Естественно, он отдавал себе отчет в том, что бескомпромиссные и делано пуританские решения, принятые им с того вечера в Театре Чарльза Диккенса, пусть и не обязательно, но вполне могли привести к тому, что сейчас происходит.

— Дай мне подумать.

— Съемки на следующей неделе, но ответ им нужен в течение дня. Я забронировала билет на рейс в Нью-Йорк.

— Я тебе сообщу.

— Отлично. Кстати, Одд, кажется, ты счастлив.

Возникла пауза, во время которой Одд на мгновение задумался, не раскрыл ли он непреднамеренно своих чувств. Триумф. Нет, не триумф — тогда предполагалось, что эту цель он и преследовал. А единственное, чего он сам хотел, — устроиться так, чтобы писать правдиво, не считаясь ни с кем и ни с чем, во всяком случае не со своей так называемой популярностью.

Тем не менее. Он как раз прочел у нейроэндокринолога Роберта Сапольски описание того, как у бросивших пить алкоголиков система вознаграждения в мозге активируется даже оттого, что они идут по улице, где находится бар, куда они раньше ходили: даже если пить алкоголик не собирается, ожидание, усвоенное в те времена, когда он пил, поспособствует выработке дофамина. Это ли с ним сейчас произошло, неужели от одной лишь возможности привлечь к собственной персоне внимание всего мира у него на затылке волосы встали дыбом? Точно он не знал, но, возможно, от паники только при мысли, что попадет в старый тупик, он крепче сжал телефонную трубку и ответил кратким и жестким «нет».

— Нет? — повторила Софи с легким удивлением в голосе — по нему Одд понял, что она решила, будто это ответ на ее комментарий о том, что он, кажется, счастлив.

— Нет, я не будут участвовать в ток-шоу, — уточнил он.

— Но… твоя книга. Одд, честно говоря, это невероятный шанс рассказать миру, что она существует. Что настоящая литература существует.

— Но тогда я нарушил бы принцип молчания. Я бы предал тех, кто, по твоим словам, хвалит меня за непредвзятость. Я бы снова стал клоуном.

(Он отметил, что употребил условное наклонение.)

— Во-первых, Одд, предавать некого, от твоего молчания зависишь только ты. А что касается клоунства, тут говорит твое тщеславие, а не человек, который считает литературу призванием.