Резидент, потерявший планету

«Кассир» поначалу назвался сотрудником органов госбезопасности и строго спросил, кто дал право агроному нарушать указания госбезопасности и отлучаться далеко от дома. Сообразив, что таких указаний не было и что на хуторе у него уже дежурят двое чекистов, Артур на эту примитивную удочку не поймался. Почувствовав, что с этой стороны агроном непробиваем, «кассир» переменил тон, назвался другом покойного Тыниссона и начал «потрошить» Артура Лауба уже по высокому счету.

Наиболее трудной для агронома частью допроса, как и предполагали чекисты, был его уход из бункера незадолго до окружения банды и дальнейшие планы Артура на житье-бытье. О «подожженной» им овчарне задававший вопросы, видно, уже был осведомлен. Он интересовался, дал ли Тыниссон для Лауба какие-либо городские явки, и, получив отрицательный ответ, очевидно, испытал удовлетворение, ибо сказал продавцу на довольно хорошем немецком языке: «Он молчал до конца». Артур едва не попал впросак, отвечая на вопрос, когда он впервые увидел фотографию сына Тыниссона, но вовремя вспомнил, что по легенде она была вручена Альвине самим Тыниссоном. А о будущем своем сказал кратко: «Чем смогу, отомщу им за бункер, за друзей, за Эстонию… И семена их, колхозные, прорастать будут плохо!» Расстались мирно, и он даже получил подарок для Альвине.

Труу и Лауба отправились в поселок порознь. Вновь встретились через час.

— Дело обстоит так. Никакого фургона уездная кооперация в Михкли не присылала. Они хорошие артисты, не хуже тебя. Фургон же у кого-то стянули.

— Да я же сам к ним напросился, — недоумевал Артур.

— Не смеши людей. Не зря они приехали прямиком на твой хутор. Не сел бы ты в машину сам, усадили бы силком, только нам тогда хуже пришлось бы.

— Я его узнаю, — обещающе произнес Артур. — Лица в темени не видел, а по голосу узнаю. Глухой такой, грубоватый, и яду в этом голосе много.

Эльмар и Эдгар внимательно рассматривали браслет. Трехрядные серебряные колечки скрепляла цепь легких тонких пластин, на каждую из которых был нанесен какой-либо национальный орнамент. Орнамент выдавал высокий вкус мастера по металлу, глубокие этнографические знания.

— Допустим, найдем мы мастера, — рассуждал Эльмар, — он таких браслетов за свою жизнь, небось, сотни сделал. Да разве он сам продает их?

Мысль о том, что в этой встрече агронома с противником они упустили что-то главное, сверила мозг Эльмара Вяртмаа.

…Вернувшись из поездки, Мюри и Вяртмаа доложили начальству об увиденном и услышанном.

— Я вызвал сюда оперуполномоченного из Выруского уезда, — сказал Грибов, — Гураев Иван Ильич. Допрашивает без надрыва, прицельно. — Грибов ценил искусство снимать допрос. — Он с этим «зеленом батальоном» и лично Роотсом в свое время намучился. Побеседуйте, военный совет созовите. Понадоблюсь — и меня призовите.

С Гураевым им разок довелось встретиться. Крепкий, плотного сложения человек, вежливый, с приятными манерами. Услышав о затруднениях оперативной группы, Гураев на минуту задумался, потом сказал:

— Условимся так. Я расскажу, что знаю и помню. Возможно, это поможет, возможно — нет.

Детство Гураева прошло в бывшем Петсериском уезде буржуазной Эстонии. Ученик сапожника, позже лепщик глиняных сосудов, дорожный рабочий — он прошел в юности хорошую школу жизни. Уже в рядах Советской Армии получил «два кубаря», а осенью сорок четвертого был командирован в Вырумаа. И сразу же возник этот проклятущий «зеленый батальон». Этим странным именем назвали его два офицера-эсэсовца, которые застряли в лесах и здесь сколотили «батальон». Они хотели убедить эстонских крестьян, что «зеленая молодежь», несмотря на поражение фюрера, по-прежнему верна ему. Так они заявляли в своих листовках, подписывая их «Десятый зеленый батальон». В действительности не было ни батальона, ни зеленых мальчишек, была горстка сынков тех, кто бежал сломя голову из Эстонии.

Труден был поиск, во главе банды стояли изощренные эсэсовцы. Жестокость, возводимая ими в норму жизни, вынудила одного из завербованных в банду порвать с нею. Он принес в волисполком врученную ему листовку. Набившие оскомину посулы, набор националистических формул; шрифт стандартный, отпечатано на машинке. Обнаружили следы и машинки и печатавшего на ней…

Когда банду накрыли в бункере, то одного из бывших офицеров вермахта и Яана Роотса в нем не оказалось. Роотс был, пожалуй, предприимчивее других и в своем честолюбии и авантюризме гитлеровскую программу расовой и социальной ненависти почти ко всему человечеству воспринял и как свою жизненную программу. Гитлеровцу и его выкормышу удалось бежать. Они сколотили новую банду. В нее набились бывшие надзиратели концлагерей, кулаки, каратели, охотившиеся за партизанами, гитлеровские офицеры — все, кто скрывались в лесах, самый мутный, зверский, античеловеческий элемент.