Рядом с нами

— Я хотел бы знать, сколько все это весит?

Мы оборачиваемся на голос. Ну, конечно, это он. Наш старый знакомый. Тот, для которого тоннаж является мерилом прекрасного. Теперь наступает очередь удивляться римскому гиду.

— Кто весит? — не понимает он вопроса.

— Картина?

— Так ведь это же фреска. Или, быть может, вы прикажете взвесить картину вместе с потолком?

На приколе

Теплый осенний день. У пристани стоит гондольер Орландо. Он все утро ждет пассажиров, но тщетно: летний сезон подходит к концу.

— Еще неделя, другая — и мою гондолу можно будет поставить на прикол.

— А как же вы, Орландо?

Делать гондольеру сейчас нечего, и он охотно вступает в разговор. И вот выясняется, что у прекрасной Венеции две жизни. Первая — яркая, богатая, веселая. И продолжается такая жизнь с апреля по ноябрь. В это время года весь город предоставлен во власть туристов. Для них играют на площадях оркестры. Перед ними раскрывают свои двери многочисленные гостиницы, рестораны, бары. Им предоставлены фешенебельные пляжи Лидо. Их возят по каналам, им поют песни гондольеры. Туристы становятся хозяевами не только Венеции, но и многих других городов Италии. Они делают все, что пожелают, входят даже во время богослужения шумной толпой в храмы, лезут в алтари… Некоторые церковнослужители пробуют как-то урезонить такую бесцеремонность. В одном из соборов я списал себе в блокнот объявление, составленное на трех языках: итальянском, английском и немецком. Вот оно. "Запрещается: женщинам входить в храм в нескромной одежде или мужских брюках; мужчинам — щупать святые реликвии руками".

Но объявления не помогают. Женщины продолжают ходить в брюках, мужчины — щупать реликвии. И все это туристам прощается. Потому что туризм — это коммерция, деньги.

В ноябре туристский сезон заканчивается, и Венеции до самого апреля приходится вести другую жизнь, серую, тихую. Оркестры в это время года уже не играют на площадях. Отели закрыты. Окна чудесных палаццо заколочены досками. Нет иностранных туристов, но Венеция, тем не менее, не пуста. В городе остаются жить венецианцы. Повара, официанты, продавцы магазинов, музыканты, гондольеры. Летом эти люди обслуживают и развлекают приезжих, а что они делают осенью и зимой?

— Ничего, — говорит Орландо. — Гондольеры так же, как и гондолы, оказываются зимой на приколе.

Белье на башнях

Италия — страна контрастов. Мы едем в Сиенну. С обеих сторон дороги тянутся роскошные сады, поля.

— Это чьи угодья?

— Монастыря Молчаливых монахов.

— А теперь?

Гид с удивлением смотрит на вопрошающего, а вопрошающий краснеет от смущения. Простой вопрос, такой естественный в нашей стране, звучит нелепо в стране чужой. И тем не менее он вырывается невольно, сам собой.

Мы едем по железной дороге. Мимо нас проносятся корпуса громаднейшей фабрики.

— Это чья фабрика?

— Мотта.

— А теперь?

Фабрика Мотта теперь, как и прежде, принадлежит Мотта.

Мы едем в Браччианы. Впереди на горе показывается город. Подъезжаем ближе и оказываемся у ворот старинной крепости. Высоченные каменные стены. Мрачный башни. А на башнях праздничными флагами висит на просушке чье-то белье. Гид смущенно извиняется перед туристами и говорит привратнику:

— Немедленно снимите с веревок стирку. Вам попадет от хозяина.

А привратник только улыбается:

— Хозяина нет сейчас в Браччианах. Его не нужно бояться.

— Разве у крепости тоже есть хозяин? — спрашиваю я.

— А как же!

— А кто он?

— Принц Одескальки.

Конечно, не тот принц, который властвовал тут в пятнадцатом веке, а праправнук того.

Правда, несколько лет назад Одескальки был лишен звания принца, но права собственности на крепость за бывшим принцем были сохранены. И бывший принц решил в порядке частной инициативы заняться коммерцией. Он поставил кассу, и его служащие взимают теперь с туристов плату за осмотр крепости. Что же касается самого Одескальки, то он живет и развлекается в Монте-Карло.

Мы были в чудном городе, городе-музее — Виченце. Осмотрели Олимпийский театр, церковь Сан-Лоренцо, музей и, само собой разумеется, захотели побывать на вилле Ротонда. А гид говорит:

— Боюсь, не пустят нас на виллу.

— Почему?

— Вилла Ротонда была недавно перепродана.

— Кому?

— Какому-то малосимпатичному человеку.

Здесь было чему удивиться. Вилла Ротонда описана во всех энциклопедиях, справочниках, путеводителях. Ей посвящено немало строк в учебниках архитектуры. И вдруг выясняется, что этот шедевр находится в руках какого-то преуспевающего предпринимателя. Почему?

— Как почему? — удивился гид. — Да потому, что у этого предпринимателя были деньги на покупку.

— Вилла Ротонда не только частная собственность. Это — творение Палладио. Может быть, ваш малосимпатичный предприниматель смилостивится и разрешит осмотреть свою покупку.

И вот мы тридцать минут стоим у закрытых ворот, а там, за воротами, представители ЧИТа ведут унизительные переговоры с хозяином виллы. Наконец переговоры заканчиваются. Нам разрешается войти на пять минут во двор и посмотреть на дом снаружи.

— Ради бога, только потише, — шепчет нам гид. У жены хозяина мигрень.