– Да когда Баженку послал их упредить, что людишки Нагих их убивать придут. Они с жёнками да детями с городу сбежали, слуги дяди твово Михаила все их избы вверх дном перевернули, сыскивали хозяев для душегубства.
– Есть ещё посадские, кто мне благодарен? – мнение о себе в народе стоило знать.
– Многия, треть мужиков городских на сыскном деле побывала, ежели б не ты – истомили их пытками-то. Так что хоть народишко на твои странности дивится, но верит, что не со зла то, не от нечистого. Даже Федькакузнец, на что калика таперича, а и тот до церкви доковылял, поставил свечку за твоё здравие.
– Что же с Фёдоромто этим случилось?
– На дыбу, чтоб правду сыскать, вешали, а он на пытке лаялся на дьяков да стрельцов бранно, да слова особо поносные на служивых измысливал. Те осерчали, язык щипцами дёрнули, да на висе перетянули, члены ему из тела повыдёргивали. Мнили – помрёт, ан нет – ожил. Но молвит так, что не понять, ходит косолапо, да молот поднять высоко не может. Костоправ его пытался поправить, да не смог.
– Как же он теперь жить-то будет?
– Вестимо, трудновато ему. Думали, он с сумой пойдёт, ан нет, молотобоя себе взял такожде немого, тот его руками говорить учит. Так что тягло тянет, и оброк за кузню вносит исправно, не сумлевайся.
– Надо бы освободить его от налогов, Афанасий, и так, поди, с хлеба на воду перебивается, – предложил я, желая хоть как облегчить жизнь инвалиду.
– Не, с хворых подать снимать – так все болящими скажутся, – не одобрил эту затею рязанец. – Надо бы работку ему дать оплатную, да полехше, по силам его.
– Как скажешь; кстати, начальник стрельцов Данила жителей с посада в служилые солдаты сманивает, – передал услышанную от Битяговского новость о подрыве налогооблагаемой базы удела.
– Да это завсегда так, – вздохнул Бакшеев. – Не холопей же аль крестьян в войско брать. Токмо ты не тужи, Данилка парень ретивый, сразу учал новоповёрстанных в караулы ставить да в сторожи, по ночам стоять. А оне к службе непривычны, тужат чёрные людишки уже, что записались, угодили, мол, из огня да в полымя. Так что более того десятка сманить энтот зелёный вьюнош никого не сможет.
– Это неплохая весть, – у меня поднялось настроение.
– Кстати, пора бы старшине посадской, десятникам с улиц да слобод, да дворянам уездным нового городового приказщика выбрать, мню за Самуила Колобова попросить, нам то не откажут, – поделился мыслью Афанасий.
– Тут что, ещё и выборы проводятся? – поразился я.
– Як же подругому? Почитай, на всей Руси в городовые чины из детей боярских, купцов крепких али посадских лучших выбирают земщиной добрых людей. Токмо на Москве не так да в порубежных городах. На стольный град и на украйные места великий государь с думой своей бояр да воевод ставит, – разъяснил мне устройство местного аппарата управления опытный ветеран.
– Может, и тебе, Афанасий, должность какую занять в моём княжестве? – запоздало дёрнулся малоопытный правитель в моём лице.
– Стар я стал, но кой на что сгожусь, хоть и пришлый я человек в этом уезде, а соглашусь, ежели на окладчика меня попросят, – начал скромничать рязанский порубежник.
– Что это за звание и чего делать тебе надобно будет? – решил я уточнить, что за синекуру выбрал себе мой главный военный советник.
– Служилых дворян нашего уезда по спискам разным писать, смотры им учинять, оклады им земельные да денежные выделять, новиков верстать. Много дел, тут глаз верный да строгий нужен, – перечислил свои будущие обязанности Афанасий. – Только выкрикнуть меня должны дети боярские дворские да городовые. Но ежели ты, княже Димитрий, слово замолвишь и дьяку о том прикажешь, дело точно сладится.
На том мы с Бакшеевым и порешили, решив провести общий смотр углицких помещиков по завершении земельной переписи.
Очередной день в иной реальности полностью растратили на поездки по посадским дворам. В первую очередь мы с Жданом и с парой сопровождающих направились на другой берег Волги в Тетерину слободу к кузнецу Фёдору. Подворье его было обширное, кузница же находилась в дальнем углу в не очень большой полуземлянке. Встретили нас весьма настороженно, лишний интерес властей к их делам горожанам не нравился, жизненный опыт подсказывал, что ничего хорошего от этого ждать не приходится. Фёдор Акинфов, ныне без всякой жалости прозываемый соседями Кособоким, занимался переработкой криц пористого железа в железные же прутки и полосы. Основное его занятие состояло в многочасовом выколачивании шлаков из крицы, железные полуфабрикаты он покупал в Устюжне, а уголь иногда у местных крестьян, а иногда выжигал сам. Травма плечевых суставов сделала невозможным для кузнеца выполнение прежней работы, а взятый внаём молотобоец резко сократил его доходы.
По знаниям из прошлой жизни я имел некоторое представление о металлургии, в основном о расходниках и шихтах, но многих технологических деталей не знал. Но всё же о том, что сталь – это лишь железо и углерод, помнил крепко. Потому поинтересовался у хмурого коваля, умеет ли он делать сталь.
Слово это ему ничего не говорило, и я начал подбирать синонимы.