«Рядом с троном – рядом со смертью»

Назиданье это ты запомни, хан.Все на свете – гости, а покой – обман.Перед этим светом впредь не заносись,Силою пред слабыми лучше не гордись.Рок – непобедимый в семь голов дракон,Время человека поедает он.

Множество пророков ядом отравил;Праведникам многим головы затмил.Многим падишахам он поставил «мат» —Ты «коня» не властен переставить, брат.Как сказал однажды мне один поэт,Да пребудет радость с ним на много лет:

«Миром не насытишь душу храбреца.Время не насытит храбрые сердца».Ты не верь наряду пышному судьбы,Львы с судьбою бились, где теперь они?Ты судьбе неверной не вручай души,Не блуждай в потемках, не ищи в глуши.

Только нерадиво дни не проводи,Силы есть покуда, воля есть – иди!

В этом стихотворении наличествовала изрядная доля здравого смысла, и уездный окладчик перешёл к пересказу новостей с других фронтов.

– Казаки с Дона да ногаи заволжские Урусмаметевы пощипали летние крымские кочевья, посчитались донцы за весеннее разорение юртов и зимовищ своих. Да гребенские юртовщики с малокабардинскими черкесами ходили под Темрюк [125], посады там сожгли, многих побили да полонили. С ними князь Андрей СтаркоХворостинин о прошлом годе на шевкала Тарковского ходил, да, сказывают, и сызнова поход на Тарки готовят. На свейской войне совсем чудные дела творятся. Корела стоит выжженная, не стали немцы свейские острог поправлять, все силы оне к Олав-крепости собрали [126]. Сидит в ней лихой атаман Корела с пятью сотнями храбрецов, да не токмо отбивается, а и сам водою набеги учиняет. Изза морового поветрия землёй полки не ходят в ругодивскую землю. По повелению великого государя Фёдора Ивановича из-под Копорья плавные рати с воеводами ЖировымЗасекиным да Путятиным на заморские свейские края ходили.

– Что ж вы так задержались с возвращением? – обратился я к уездным дворянам.

– После того как крымцев погромили, ходили с черниговскими воеводами на киевские места. Острожек литовский сожгли, коей они на нашей украйне выстроили, да до Днепра все поветы [127] повоевали, – опять за всех ответил Бакшеев.

– Зачем Киевщинуто разоряли? Польша вроде пока не враг нам? – такая география военных походов меня неприятно поразила.

– Гайдуки Вишневецких на наших рубежах разбойничали, крестьян на магнатские сёла сманивали, да за Воронеж с каневскими черкасами стоило счёты свести, вот и отплатили сторицей, – довольно улыбнувшись, пояснил Афанасий.

При всей крайней религиозности местного населения, христианский принцип подставлять щёки тут явно не прижился. Возможно, оттого страна и росла вширь, а не съёживалась, как шагреневая кожа.

Вернулись люди, посланные справиться о благонадёжности английского купца Джакмана. Их ответы ввергли меня в изумление. Со слов приказчиков сольвычегодских купцов Строгановых и московских гостей Юдиных, с этим купчиной стоило вести дела. Правда, советовали торговые работники с сим иноземцем ухо держать востро, да договариваться до мелочей, больно уж хитёр. Но слово «хитрость» в устах русских торговцев являлось синонимом купеческой доблести.

Главный агент Английской Московской компании Христофор Гольмс советовал своего соотечественника ковать в кандалы и отправлять к Новым Холмогорам. Там его должны были выслать на родину, где его, несомненно, ждал суровый суд. Насколько я понял, вся вина Джакмана заключалась в торговле, нарушающей компанейскую монополию. Гольмс обещал, что по поводу этого «самозванца», так он его именовал, уже послано письмо от королевы Елизаветы к царю Фёдору Ивановичу. Согласно этому посланию, английское правительство требовало высылки всех конкурирующих с Московской компанией иноземных купцов. Монополистов я и в прошлой жизни не любил, поэтому послал гонца к Беннету Джакману, прося прибыть его для дальнейших переговоров.