Рядовые Апокалипсиса

— Нечего вам там делать, Грошев… Нету больше эвакоцентра на Калужской… Только что на меня выходил твой «найденыш» Перебийнос. Говорит, через забор со стороны французского посольства сиганули какие-то твари, сразу несколько, стая. Точное количество так и не выяснили, завалить успели четырех. Остальные по стенам заскочили в окна на втором и третьем этажах. А там в коридорах толпы беженцев… Та еще мясня была, Боря. Короче, живых осталось две-три сотни гражданских и полтора десятка из охраны, в основном — те парни из ГБР[78], что ворота охраняли и на внешних постах стояли.

Три сотни? А было там утром, по моим прикидкам, не меньше четырех тысяч человек. Ну даже если часть успели утренним конвоем в Подмосковье вывезти… Твою-то мать!

— А Филипочкин? А девчонки его?

— Все там остались, — после недолгого молчания ответил Гаркуша. — Выскочить не успел практически никто, а капитан твой, говорят, до последнего людей вытаскивал. Не повезло ему… Короче, в здании теперь такое творится, что просто так это бросить мы не имеем права. Решили по вашему ивантеевскому опыту все к едрене матери сжечь… Да, и вот еще, продолжение спасательной операции в центре города признано нецелесообразным. Принято решение из Москвы уходить. На Триумфальной останется опорный пункт, рулить на нем будут ваши из ОМОНа и МЧС, но это все. Так что возвращайтесь на базу в Посад, парни. Вас уже ваше командование заждалось.

— А вы куда?

— Мы на территории Спецакадемии забазируемся. Знаешь, где это?

— Примерно. Где-то недалеко от Кутузовского?

— Ну почти. Ладно, будешь в тех краях — заезжай в гости. Все, Грошев, отбой. Удачи тебе и парням твоим. Будь жив!

— Спасибо, вам того же, — машинально отвечаю я.

Новости меня буквально раздавили и вмяли в грунт. Эвакоцентра больше нет, потешный усатый «колобок» Филипочкин и его «девичья команда» — погибли. Большая часть вытащенных нами вчера из общежития студентов — тоже… Что я там говорил? Мы начинаем «сливаться»? Да нет, господа хорошие, мы окончательно «слились»! Мы сдали ожившей мертвечине многомиллионный мегаполис и бежим, бросив на съедение всех, кто в нем до сих пор жив и ждет нашей помощи. Мы проиграли.

г. Москва, Садовое кольцо — Триумфальная площадь — Пожарская улица,

23 марта, пятница, день — вечер

Сколько я служу, столько и убеждаюсь в одной очень простой, но неоспоримой истине: у наводчика БТР есть все, а если он говорит, что чего-то нет, значит, ему просто жалко отдавать. Вот и сейчас, стоило мне поинтересоваться, имеется ли в нашем бронетранспортере хороший крепкий трос, наводчик Рома Ершов задумчиво сплюнул себе под ноги и спросил в ответ:

— Зачем?

— Вот этих выродков вешать, — зло бросил я.

Ершов понимающе кивнул.

— А пристрелить не проще? Трос новый почти, жалко.

— Пуля — это честная смерть для честного врага. А эти гниды подобного отношения не заслужили. Значит, будем вешать. Как раз вполне для предателей смерть подходящая.

— Угу, — снова сплюнул Рома, — понял. Сейчас найду.

С этими словами он нырнул через боковой десантный люк в нутро «восьмидесятки» и чем-то там загремел.

— Только нужно им будет кляпы забить потуже и руки за спиной связать. Мало ли… Если вдруг обратятся — так и будут висеть, дергаться, — донесся до меня его приглушенный и частично заглушенный лязганьем каких-то железок бубнеж. — А ну как сорвутся…

Мысль наводчика я уловил.

— Потом дострелим, чтоб уже ни для кого опасными не были. Но сдохнут они в петле.

Возможно, я переборщил. Возможно, стоило их просто к ближайшей подходящей стенке «прислонить». В конце концов, если б давешние, напавшие на нас вместе с бандой азербайджанцев дезертировавшие милиционеры попались нам живыми, я вряд ли стал устраивать что-то похожее. Но тут была большая разница: горцы напали на нас, а не беззащитных гражданских. И произошло это задолго до того, как эвакуационный центр на Житной превратился в кубло ожившей мертвечины. Тогда у меня было куда больше сочувствия к ближним, даже если эти самые ближние хотели мне причинить вред, не совместимый с жизнью. Впрочем, наверное, стоит обо всем по порядку.