Рядовые Апокалипсиса

— Нечего вам там делать, Грошев… Нету больше эвакоцентра на Калужской… Только что на меня выходил твой «найденыш» Перебийнос. Говорит, через забор со стороны французского посольства сиганули какие–то твари, сразу несколько, стая. Точное количество так и не выяснили, завалить успели четырех. Остальные по стенам заскочили в окна на втором и третьем этажах. А там в коридорах толпы беженцев… Та еще мясня была, Боря. Короче, живых осталось две–три сотни гражданских и полтора десятка из охраны, в основном – те парни из ГБР[78], что ворота охраняли и на внешних постах стояли.

Три сотни? А было там утром, по моим прикидкам, не меньше четырех тысяч человек. Ну даже если часть успели утренним конвоем в Подмосковье вывезти… Твою–то мать!

— А Филипочкин? А девчонки его?

— Все там остались, – после недолгого молчания ответил Гаркуша. – Выскочить не успел практически никто, а капитан твой, говорят, до последнего людей вытаскивал. Не повезло ему… Короче, в здании теперь такое творится, что просто так это бросить мы не имеем права. Решили по вашему ивантеевскому опыту все к едрене матери сжечь… Да, и вот еще, продолжение спасательной операции в центре города признано нецелесообразным. Принято решение из Москвы уходить. На Триумфальной останется опорный пункт, рулить на нем будут ваши из ОМОНа и МЧС, но это все. Так что возвращайтесь на базу в Посад, парни. Вас уже ваше командование заждалось.

— А вы куда?

— Мы на территории Спецакадемии забазируемся. Знаешь, где это?

— Примерно. Где–то недалеко от Кутузовского?

— Ну почти. Ладно, будешь в тех краях – заезжай в гости. Все, Грошев, отбой. Удачи тебе и парням твоим. Будь жив!

— Спасибо, вам того же, – машинально отвечаю я.

Новости меня буквально раздавили и вмяли в грунт. Эвакоцентра больше нет, потешный усатый «колобок» Филипочкин и его «девичья команда» – погибли. Большая часть вытащенных нами вчера из общежития студентов – тоже… Что я там говорил? Мы начинаем «сливаться»? Да нет, господа хорошие, мы окончательно «слились»! Мы сдали ожившей мертвечине многомиллионный мегаполис и бежим, бросив на съедение всех, кто в нем до сих пор жив и ждет нашей помощи. Мы проиграли.

г. Москва, Садовое кольцо – Триумфальная площадь – Пожарская улица,

23 марта, пятница, день – вечер

Сколько я служу, столько и убеждаюсь в одной очень простой, но неоспоримой истине: у наводчика БТР есть все, а если он говорит, что чего–то нет, значит, ему просто жалко отдавать. Вот и сейчас, стоило мне поинтересоваться, имеется ли в нашем бронетранспортере хороший крепкий трос, наводчик Рома Ершов задумчиво сплюнул себе под ноги и спросил в ответ:

— Зачем?

— Вот этих выродков вешать, – зло бросил я.

Ершов понимающе кивнул.

— А пристрелить не проще? Трос новый почти, жалко.

— Пуля – это честная смерть для честного врага. А эти гниды подобного отношения не заслужили. Значит, будем вешать. Как раз вполне для предателей смерть подходящая.

— Угу, – снова сплюнул Рома, – понял. Сейчас найду.

С этими словами он нырнул через боковой десантный люк в нутро «восьмидесятки» и чем–то там загремел.

— Только нужно им будет кляпы забить потуже и руки за спиной связать. Мало ли… Если вдруг обратятся – так и будут висеть, дергаться, – донесся до меня его приглушенный и частично заглушенный лязганьем каких–то железок бубнеж. – А ну как сорвутся…

Мысль наводчика я уловил.

— Потом дострелим, чтоб уже ни для кого опасными не были. Но сдохнут они в петле.

Возможно, я переборщил. Возможно, стоило их просто к ближайшей подходящей стенке «прислонить». В конце концов, если б давешние, напавшие на нас вместе с бандой азербайджанцев дезертировавшие милиционеры попались нам живыми, я вряд ли стал устраивать что–то похожее. Но тут была большая разница: горцы напали на нас, а не беззащитных гражданских. И произошло это задолго до того, как эвакуационный центр на Житной превратился в кубло ожившей мертвечины. Тогда у меня было куда больше сочувствия к ближним, даже если эти самые ближние хотели мне причинить вред, не совместимый с жизнью. Впрочем, наверное, стоит обо всем по порядку.